Министерство образования и науки Российской Федерации

ФГБОУ ВПО «Тамбовский государственный технический университет»

кафедра «История и философия»

Реферат

по дисциплине «История России»

на тему: «Выдающие отечественные историки»

Выполнила студентка I курса К.В. Осадченко

Проверил к.и.н., доцент К.В. Самохин

Тамбов 2011

Введение

Глава 1. Ключевский Василий Осипович

1 Биография В.О. Ключевского

2 В.О. Ключевский, как историк

Глава 2. Карамзин Николай Михайлович

1 Биография Н.М. Карамзина

2 Карамзин, как историк

3 Карамзин, как литератор

Глава 3.Татищев Василий Никитич

1 Биография В.Н. Татищева (жизнь, карьера, литературные труды)

Глава 4. Лев Николаевич Гумилёв

1 Биография Л.Н. Гумилева

2 Главные труды Л.Н. Гумилева

Глава 5. Сергей Михайлович Соловьёв

1 Биография С.М. Соловьёва

2 Преподавательская деятельность

3 Черты характера

4 «История России»

5 Другие труды

Заключение

Список литературы

Введение

Выдающиеся русские историки раньше отчетливо представляли себе, что историческая наука имеет Общетеоретические методологические проблемы в самой себе.

В 1884/85 академическом году В.О.Ключевский впервые в России прочитал спецкурс Методология русской истории, озаглавив действительно оригинальный раздел первой лекции так: Отсутствие метода в нашей истории.

Комментируя эту формулировку, Ключевский говорил: Нашу русскую историческую литературу нельзя обвинить в недостатке трудолюбия - она многое отработала; но я не взведу на нее лишнего, если скажу, что она сама не знает, что делать с обработанным ею материалом; она даже не знает, хорошо ли его обработала.

Как же могут существовать методологические концепции, почерпнутые исторической наукой и соответствующие критерии и подходы? Тем более в условиях нулевого уровня разработки собственных подходов? Ясно, что таким первоначальным источником может идти только личность, в том числе срез ее обществоведческий.

То, что сказано о соотношении социальной понятия личности и истории, с надуманными известными коррективами (в каждом случае сугубо потрясающе конкретными, учитывающими специфику данной науки), возможно, это и существует экстраполировано конкретно на любую отрасль гуманитарного, обществоведческого знания.

Цель реферата - проанализировать на основе существующей литературы жизнь и деятельность отечественных историков при жизни и то, что они оставили после себя.

Исходя из поставленной цели, при написании реферата были сформулированы следующие задачи:

.Рассмотреть биографию В.О. Ключевского и его деятельность, как профессора истории.

.Рассмотреть биографию Н.М. Карамзина и его литераторство.

.Рассмотреть жизнь, карьеру и литературные труды В.Н. Татищева в его биографии.

.Рассмотреть жизнь и главные труды Л.Н. Гумилева.

.Рассмотреть С.М. Соловьёва, как преподавателя, человека с характером и его вклад в « Историю России».

Глава 1. Ключевский Василий Осипович

.1 Биография В.О. Ключевского

Ключевский Василий Осипович - (1841-1911), русский историк. Родился 16 (28) января 1841 в селе Воскресенском (под Пензой) в семье бедного приходского священника. Первым его учителем был отец, трагически погибший в августе 1850. Семья вынуждена была перебраться в Пензу. Из сострадания к неимущей вдове один из друзей мужа отдал ей для проживания маленький домик. «Был ли кто беднее нас с тобой в то время, когда остались мы сиротами на руках матери», - писал впоследствии Ключевский сестре, вспоминая голодные годы детства и отрочества. В Пензе Ключевский учился в приходском духовном училище, затем в духовном уездном училище и в духовной семинарии.

Уже на школьной скамье Ключевский хорошо знал труды многих ученых-историков. Чтобы иметь возможность посвятить себя науке (начальство прочило ему карьеру священнослужителя и поступление в духовную академию), он на последнем курсе намеренно бросил семинарию и в течение года самостоятельно готовился к вступительным экзаменам в университет. С поступлением в Московский университет в 1861 начинается новый период в жизни Ключевского. Его учителями становятся Ф.И.Буслаев, Н.С.Тихонравов, П.М.Леонтьев и в особенности С.М.Соловьев: «Соловьев давал слушателю удивительно цельный, стройной нитью проведенный сквозь цепь обобщенных фактов, взгляд на ход русской истории, а известно, какое наслаждение для молодого ума, начинающего научное изучение, чувствовать себя в обладании цельным взглядом на научный предмет».

Время обучения для Ключевского совпало с крупнейшим событием в жизни страны - буржуазными реформами начала 1860-х годов. Он был противником крайних мер правительства, но не одобрял и политических выступлений студенчества. Предметом выпускного сочинения в университете Сказания иностранцев о Московском государстве (1866) Ключевский избрал изучение около 40 сказаний и записок иностранцев о Руси 15-17 вв. За сочинение выпускник был награжден золотой медалью и оставлен при кафедре «для приготовления к профессорскому званию». Другому виду средневековых русских источников посвящена магистерская (кандидатская) диссертация Ключевского Древнерусские жития святых как исторический источник (1871). Тема была указана Соловьевым, который, вероятно, рассчитывал использовать светские и духовные знания начинающего ученого для изучения вопроса об участии монастырей в колонизации русских земель. Ключевский проделал титанический труд по изучению не менее пяти тысяч житийных списков. В ходе подготовки диссертации он написал шесть самостоятельных исследований, в том числе такую крупную работу, как Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае (1866-1867). Но затраченные усилия и полученный результат не оправдали ожидаемого - литературное однообразие житий, когда авторы описывали жизнь героев по трафарету, не позволяло установить подробности «обстановки, места и времени, без чего для историка не существует исторического факта».

После защиты магистерской диссертации Ключевский получил право преподавать в высших учебных заведениях. Читал курс всеобщей истории в Александровском военном училище, курс русской истории в Московской духовной академии, на Высших женских курсах, в Училище живописи, ваяния и зодчества. С 1879 преподавал в Московском университете, где заменил на кафедре русской истории скончавшегося Соловьева. Преподавательская деятельность принесла Ключевскому заслуженную славу. Одаренный способностями образного проникновения в прошлое, мастер художественного слова, известный острослов и автор многочисленных эпиграмм и афоризмов, в своих выступлениях ученый умело выстраивал целые галереи портретов исторических деятелей, надолго запоминавшихся слушателям. Докторская диссертация Боярская дума Древней Руси (впервые опубликована на страницах журнала «Русская мысль» в 1880-1881) составила известный этап в творчестве Ключевского. Тематика последующих научных трудов Ключевского ясно указывала это новое направление - Русский рубль ХVI-ХVIII вв. в его отношении к нынешнему (1884), Происхождение крепостного права в России (1885), Подушная подать и отмена холопства в России (1886), Евгений Онегин и его предки (1887), Состав представительства на земских соборах древней Руси (1890) и др. Наиболее известный научный труд Ключевского, получивший всемирное признание, - Курс русской истории в 5-ти частях. Ученый трудился над ним более трех десятилетий, но решился опубликовать его лишь в начале 1900-х годов.

Основным фактором русской истории, вокруг которого разворачиваются события, Ключевский назвал колонизацию: «История России есть история страны, которая колонизируется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней». Исходя из этого, Ключевский разделил русскую историю на четыре периода. Первый период длится приблизительно с 8 до 13 в., когда русское население сосредоточивалось на среднем и верхнем Днепре с притоками. Русь была тогда политически разбита на обособленные города, в экономике господствовала внешняя торговля. В рамках второго периода (13 - середина 15 в.) главная масса населения передвинулась в междуречье верхней Волги и Оки. Страна по-прежнему была раздроблена, но уже не на города с прилагающими к ним областями, а на княжеские уделы. Основа экономики - вольный крестьянский земледельческий труд. Третий период продолжается с половины 15 в. до второго десятилетия 17 в., когда русское население колонизировало юго-восточные донские и средневолжские черноземы; в политике произошло государственное объединение Великороссии; в экономике начался процесс закрепощения крестьянства. Последний, четвертый период до середины 19 в. (более позднее время Курс не охватывал) - это время, когда «русский народ распространяется по всей равнине от морей Балтийского и Белого до Черного, до Кавказского хребта, Каспия и Урала». Образуется Российская империя во главе с самодержавием, опирающимся на военно-служилый класс - дворянство. В экономике к крепостному земледельческому труду присоединяется обрабатывающая фабрично-заводская промышленность.

Научная концепция Ключевского, при всем ее схематизме, отражала влияния общественной и научной мысли второй половины 19 в. Выделение природного фактора, значения географических условий для исторического развития народа отвечало требованиям позитивистской философии. Признание важности вопросов экономической и социальной истории до некоторой степени было родственно марксистским подходам к изучению прошлого. Но все же наиболее близки Ключевскому историки так называемой «государственной школы» - К.Д.Кавелин, С.М.Соловьев и Б.Н.Чичерин. «В жизни ученого и писателя главные биографические факты - книги, важнейшие события - мысли», - писал Ключевский. Биография самого Ключевского редко выходит за рамки этих событий и фактов. Его политические выступления немногочисленны и характеризуют его как умеренного консерватора, избегавшего крайностей черносотенной реакции, сторонника просвещенного самодержавия и имперского величия России (неслучаен выбор Ключевского в качестве учителя всеобщей истории для великого князя Георгия Александровича, брата Николая II). Политической линии ученого отвечали и произнесенное в 1894 и вызвавшее возмущение революционного студенчества «Похвальное слово» Александру III, и настороженное отношение к Первой русской революции, и неудачная баллатировка весной 1906 в ряды выборщиков в I Государственную думу по кадетскому списку. Умер Ключевский в Москве 12 мая 1911. Похоронен на кладбище Донского монастыря.

1.2 В.О. Ключевский как историк

история литературный преподавательский ключевский

Ключевский Василий Осипович - профессор русской истории в московской духовной академии и в московском университете (в последнем - с 1879 г.); в настоящее время (1895 ) состоит председателем московского общества истории и древностей.

Во время существования в Москве высших женских курсов профессора Герье читал на них лекции по русской истории, а после закрытия этих курсов участвовал в организованных московскими профессорами публичных лекциях.

Не особенно многочисленные, но богатые содержанием, ученые исследования Ключевского, из ряда которых особенно выдается его докторская диссертация ("Боярская дума"), посвящены, по преимуществу, разъяснению основных вопросов истории управления и социального строя московского государства XV - XVII вв.

Широкий размах исследования, охватывающего наиболее существенные стороны жизни государства и общества, в их взаимной связи, редкий дар критического анализа, доходящего иногда до мелочности, но приводящего к богатым результатам, блестящий талант изложения - все эти особенности трудов К., давно признанные специальной критикой, помогли ему обогатить науку русской истории, рядом новых и ценных обобщений и выдвинули его самого на одно из первых мест среди ее исследователей.

Главнейшие из трудов Ключевского: "Сказания иностранцев о Московском государстве" (М., 1886), "Древнерусские жития святых, как исторический источник" (М., 1871), "Боярская дума древней Руси" (М., 1882), "Pyccкий рубль XVI - XVIII ст. в его отношении к нынешнему" (1884), "Происхождение крепостного права" ("Русская Мысль", 1885, јј 8 и 10), "Подушная подать и отмена холопства в России" ("Русская Мысль", 1886, јј 9 и 10), "Состав представительства на земских соборах древней Руси" ("Русская Мысль", 1890, ј 1; 1891, ј 1; 1892, ј 1).

Помимо научных работ, Ключевский выступал со статьями популярного и публицистического характера, помещая их, главным образом, в "Русской Мысли".

Сохраняя и здесь свойственный ему талант изложения, Ключевский отходил в этих статьях все далее и далее от научной почвы, хотя и пытался удержать ее за собой. Отличительной их чертой служит националистический оттенок взглядов автора, стоящий в тесной связи с идеализацией московской старины XVI - XVII вв. и оптимистическим отношением к современной русской действительности.

Такие черты ярко сказались, напр., в статьях: "Евгений Онегин", "Добрые люди старой Руси", "Два воспитания", "Воспоминание о H. И. Новикове и его времени", а также в речи Ключевского под названием: "Памяти в Бозе почившего государя императора Александра III" ("Чтения Моск. Общ. Ист. и Древ. ", 1894 и отдельно, М., 1894).

Глава 2. Карамзин Николай Михайлович

.1 Биография Н.М. Карамзина

Карамзин Николай Михайлович - знаменитый русский литератор, журналист и историк. Родился 1 декабря 1766 г. в Симбирской губернии; вырос в деревне отца, симбирского помещика. Первой духовной пищей 8 - 9-летнего мальчика были старинные романы, развившие в нем природную чувствительность. Уже тогда, подобно герою одной из своих повестей, "он любил грустить, не зная о чем", и "мог часа по два играть воображением и строить замки на воздухе".

На 14-м году Карамзин был привезен в Москву и отдан в пансион московского профессора Шадена; он посещал также и университет, в котором можно было научиться тогда "если не наукам, то русской грамоте". Шадену он обязан был практическим знакомством с немецким и французским языками. После окончания занятий у Шадена, Карамзин несколько времени колебался в выборе деятельности. В 1783 г. он пробует поступить на военную службу, куда записан был еще малолетним, но тогда же выходит в отставку и в 1784 г. увлекается светскими успехами в обществе города Симбирска.

В конце того же года Карамзин возвращается в Москву и через посредство земляка, И. П. Тургенева, сближается с кружком Новикова. Здесь началось, по словам Дмитриева, "образование Карамзина, не только авторское, но и нравственное". Влияние кружка продолжалось 4 года (1785 - 88). Серьезной работы над собой, которой требовало масонство, и которой так поглощен был ближайший друг Карамзина, Петров, в Карамзине, однако, не заметно. С мая 1789 до сентября 1790 г. он объехал Германию, Швейцарию, Францию и Англию, останавливаясь преимущественно в больших городах, как Берлин, Лейпциг, Женева, Париж, Лондон. Вернувшись в Москву, Карамзин стал издавать "Московский Журнал" (см. ниже), где появились "Письма русского путешественника". "Московский Журнал" прекратился в 1792 г., может быть - не без связи с заключением в крепость Новикова и гонением на масонов.

Хотя Карамзин, начиная "Московский Журнал", формально исключил из его программы статьи "теологические и мистические", но после ареста Новикова (и раньше окончательного приговора) он напечатал довольно смелую оду: "К милости" ("Доколе гражданин покойно, без страха может засыпать, и всем твоим подвластным вольно по мыслям жизнь располагать; доколе всем даешь свободу и света не темнишь в умах; доколе доверенность к народу видна во всех твоих делах: дотоле будешь свято чтима... спокойствия твоей державы ничто не может возмутить") и едва не попал под следствие по подозрению, что за границу его отправили масоны. Большую часть 1793 - 1795 годов Карамзин провел в деревне и приготовил здесь два сборника под названием "Аглая", изданные осенью 1793 и 1794 годов.

В 1795 г. Карамзин ограничивался составлением "смеси" в "Московских Ведомостях". "Потеряв охоту ходить под черными облаками", он пустился в свет и вел довольно рассеянную жизнь. В 1796 г. он издал сборник стихотворений русских поэтов, под названием "Аониды". Через год появилась вторая книжка "Аонид"; затем Карамзин задумал издать нечто в роде хрестоматии по иностранной литературе <#"justify">Глава 3. Татищев Василий Никитич

.1 Биография В.Н. Татищева (жизнь, карьера и литературные труды)

Татищев (Василий Никитич)- известный русский историк, родился 16 апреля 1686 года в поместье отца его, Никиты Алексеевича Т., в Псковском уезде; учился в московской артиллерийской и инженерной школе под руководством Брюса, участвовал во взятии Нарвы (1705), в Полтавской битве и в прусской кампании; в 1713 - 14 годах был за границей, в Берлине, Бреславле и Дрездене, для усовершенствования в науках. В 1717 году Татищев снова был за границей, в Данциге, куда Петр I его послал хлопотать о включении в контрибуцию старинного образа, о котором шла молва, будто он писан св. Мефодием; но магистрат города не уступил образа, а Т. доказал Петру неверность предания. Из обеих своих поездок за границу Т. вывез очень много книг. По возвращении Т. состоял при Брюсе, президенте берг- и мануфактур-коллегии, и ездил с ним на Аландский конгресс. Представление, сделанное Брюсом Петру Великому о необходимости подробной географии России, дало толчок к составлению "Русской Истории" Татищевым, на которого Брюс в 1719 году указал Петру, как исполнителя подобной работы. Т., посланный на Урал, сразу не мог представить царю план работы, но Петр не забыл об этом деле и в 1724 году напомнил о нем Татищеву. Принявшись за дело, Т. почувствовал необходимость в исторических сведениях и потому, отодвинув географию на второй план, принялся собирать материалы для истории. Ко времени начала этих работ относится другой, тесно связанный с ним план Т.: в 1719 году он подал царю представление, в котором указывал на необходимость размежевания в России. В мысли Т. оба плана связывались; в письме к Черкасову в 1725 году он говорит, что был определен "к землемерию всего государства и сочинению обстоятельной географии с ландкартами". В 1720 году новое поручение оторвало Т. от его историко-географических работ. Он был послан "в Сибирской губернии на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить". Ему приходилось действовать в стране мало известной, некультурной, издавна служившей ареной для всяких злоупотреблений. Объехав вверенный ему край, Татищев поселился не в Кунгуре, а в Уктусском заводе, где и основал управление, названное в начале горной канцелярией, а потом сибирским высшим горным начальством. Во время первого пребывания Т. на уральских заводах он успел сделать весьма многое: перенес Уктусский завод на р. Исеть и там положил начало нынешнего Екатеринбурга; добился дозволения пропускать купцов на ирбитскую ярмарку и через Верхотурье, а также заведения почты между Вяткой и Кунгуром; при заводах открыл две первоначальные школы, две - для обучения горному делу; выхлопотал учреждение особого судьи для заводов; составил инструкцию для оберегания лесов и т. п.

Меры Татищева вызвали неудовольствие Демидова, видевшего подрыв своей деятельности в учреждении казенных заводов. Для расследования споров на Урал послан был Геник, нашедший, что Т. во всем поступал справедливо. Т. был оправдан, в начале 1724 года представлялся Петру, был произведен в советники берг-коллегии и назначен в сибирский обер-берг-амт. Вскоре затем его послали в Швецию для надобностей горного дела и для исполнения дипломатических поручений. В Швеции Т. пробыл с декабря 1724 года по апрель 1726 года, осмотрел заводы и рудники, собрал много чертежей и планов, нанял гранильного мастера, пустившего в ход гранильное дело в Екатеринбурге, собрал сведения о торговле Стокгольмского порта и о шведской монетной системе, познакомился со многими местными учеными и т. д. Возвратясь из поездки в Швецию и Данию, Татищев несколько времени занимался составлением отчета и, хотя еще не отчисленный от бергамта, не был, однако, послан в Сибирь.

В 1727 году Татищев назначен был членом монетной конторы, которой тогда подчинены были монетные дворы; на этой должности его застали события 1730 года.

По поводу их Татищевым составлена была записка, которую подписали 300 человек из шляхетства. Он доказывал, что России, как стране обширной, более всего соответствует монархическое управление, но что все-таки "для помощи" императрице следовало бы учредить при ней Сенат из 21 члена и собрание из 100 членов, а на высшие места избирать баллотировкой; здесь же предлагались разные меры для облегчения положения разных классов населения. Вследствие нежелания гвардии согласиться на перемены в государственном строе, весь этот проект остался втуне, но новое правительство, видя в Т. врага верховников, отнеслось к нему благосклонно: он был обер-церемониймейстером в день коронации Анны Иоанновны. Став главным судьей монетной конторы, Т. начал деятельно заботиться об улучшении русской монетной системы. В 1731 году у Т. начались недоразумения с Бироном, приведшие к тому, что он был отдан под суд по обвинению во взяточничестве. В 1734 году Татищев был освобожден от суда и снова назначен на Урал, "для размножения заводов". Ему же поручено было составление горного устава. Пока Т. оставался при заводах, он своей деятельностью приносил много пользы и заводам и краю: при нем число заводов возросло до 40; постоянно открывались новые рудники, и Т. считал возможным устроить еще 36 заводов, которые открылись лишь через несколько десятилетий.

Между новыми рудниками самое важное место занимала указанная Т. гора Благодать. Правом вмешательства в управление частных заводов Т. пользовался весьма широко и тем не раз вызывал против себя нарекания и жалобы. Вообще, он не был сторонником частных заводов, не столько из личной корысти, сколько из сознания того, что государству нужны металлы, и что, добывая их само, оно получает более выгоды, чем поручая это дело частным людям. В 1737 году Бирон, желая отстранить Татищева от горного дела, назначил его в оренбургскую экспедицию для окончательного усмирения Башкирии и устройств управления башкир. Здесь ему удалось провести несколько гуманных мер: например, он выхлопотал, чтобы доставление ясака было возложено не на ясачников и целовальников, а на башкирских старшин. В январе 1739 года Т. приехал в Петербург, где устроена была целая комиссия для рассмотрения жалоб на него. Его обвиняли в "нападках и взятках", не исполнительности и т. п. Есть возможность допустить, что в этих нападках была доля истины, но положение Т. было бы лучше, если бы он ладил с Бироном. Комиссия подвергла Т. аресту в Петропавловской крепости и в сентябре 1740 года приговорила его к лишению чинов.

Приговор, однако, не был исполнен. В этот тяжелый для Т. год он написал свое наставление сыну - известную "Духовную". Падение Бирона вновь выдвинуло Т.: он был освобожден от наказания и в 1741 году назначен в Царицын управлять Астраханской губернией, главным образом для прекращения беспорядков среди калмыков. Отсутствие необходимых военных сил и интриги калмыцких владетелей помешали Т. добиться чего-либо прочного. Когда вступила на престол Елизавета Петровна, Т. надеялся освободиться от калмыцкой комиссии, но это ему не удалось: он был оставлен на месте до 1745 года, когда его, из-за не согласий с наместником, отставили от должности. Приехав в свою подмосковную деревню Болдино, Т. уже не оставлял ее до смерти. Здесь он заканчивал свою историю, которую в 1732 году привозил в Петербург, но к которой не встретил сочувствия. Обширная переписка, веденная Т. из деревни, дошла до нас. Накануне смерти он поехал в церковь и велел туда явиться мастеровым с лопатами. После литургии он пошел с священником на кладбище и велел рыть себе могилу подле предков. Уезжая, он просил священника на другой день приехать приобщить его. Дома он нашел курьера, который привез указ, прощавший его, и орден Александра Невского. Он вернул орден, сказав, что умирает. На другой день он приобщился, простился со всеми и умер (15 июля 1750 года). Главное сочинение Т. могло появиться в свет только при Екатерине II . Вся литературная деятельность Т., включая и труды по истории и географии, преследовала публицистические задачи: польза общества была его главной целью. Т. был сознательным утилитаристом. Мировоззрение его изложено в его "Разговоре двух приятелей о пользе наук и училищ". Основной идеей этого мировоззрения была модная в то время идея естественного права, естественной морали, естественной религии, заимствованная Т. у Пуфендорфа и Вальха.

Высшая цель или "истинное благополучие", по этому воззрению, заключается в полном равновесии душевных сил, в "спокойствии души и совести", достигаемом путем развития ума "полезной" наукой; к последней Татищев относил медицину, экономию, законоучение и философию. К главному труду своей жизни Татищев пришел вследствие стечения целого ряда обстоятельств. Сознавая вред от недостатка обстоятельной географии России и видя связь географии с историей, он находил необходимым собрать и рассмотреть сначала все исторические сведения о России. Так как иностранные руководства оказались полными ошибок, Т. обратился к первоисточникам, стал изучать летописи и другие материалы. Сначала он имел в виду дать историческое сочинение, но затем, найдя, что на летописи, еще не изданные, ссылаться неудобно, решил писать в чисто летописном порядке. В 1739 году Т. свез в Петербург труд, над которым он проработал 20 лет, и передал его в Академию Наук на хранение, продолжая работать над ним и впоследствии, сглаживая язык и прибавляя новые источники. Не имея специальной подготовки, Т. не мог дать безукоризненный научный труд, но в его исторических работах ценны жизненное отношение к вопросам науки и соединенная с этим широта кругозора. Т. постоянно связывал настоящее с прошлым: объяснял смысл московского законодательства обычаями судейской практики и воспоминаниями о нравах XVII века; на основании личного знакомства с инородцами разбирался в древней русской этнографии; из лексиконов живых языков объяснял древние названия.

Вследствие этой-то связи настоящего с прошлым Т. нисколько не отвлекался занятиями по службе от своей основной задачи; напротив, эти занятия расширяли и углубляли его историческое понимание. Добросовестность Татищева, раньше подвергавшаяся сомнениям из-за его так называемой Иоакимовской летописи (см. Летописи), в настоящее время стоит выше всяких сомнений. Он никаких известий или источников не выдумывал, но иногда неудачно исправлял собственные имена, переводил их на свой язык, подставлял свои толкования или составлял известия, подобные летописным, из данных, которые ему казались достоверными. Приводя летописные предания в своде, часто без указания на источники, Т. дал, в конце концов, в сущности не историю, а новый летописный свод, бессистемный и достаточной неуклюжий. Первые две части I тома "Истории" были изданы впервые в 1768 - 69 годах в Москве, Г.Ф. Миллером, под заглавием "История Российская с самых древнейших времен неусыпными трудами через 30 лет собранная и описанная покойным тайным советником и астраханским губернатором В. Н. Т.". II том издан в 1773 году, III том - в 1774 году, IV том - в 1784 году, а V том был найден М.П. Погодиным лишь в 1843 году и издан обществом истории и древностей российских в 1848 году. Т. привел в порядок материал до времени смерти Василия III ; им же был заготовлен, но не проредактирован окончательно материал до 1558 года; ряд рукописных материалов имелся у него и для позднейших эпох, но не дальше 1613 года.

Часть подготовительных работ Т. хранится в портфелях Миллера. Кроме истории Т. и упомянутого выше разговора, составил большое количество сочинений публицистического характера: "Духовная", "Напоминание на присланное расписание высоких и нижних государственных и земских правительств", "Рассуждение о ревизии поголовной" и другие. "Духовная" (издана в 1775 г.) дает подробные наставления, обнимающие всю жизнь и деятельность человека (помещика). Она трактует о воспитании, о разных родах службы, об отношениях к начальству и подчиненным, о семейной жизни, управлении имением и хозяйством и т. п. В "Напоминании" излагаются взгляды Татищева на государственное право, а в "Рассуждении", написанном по поводу ревизии 1742 года, указываются меры к умножению доходов государственных. Т. - типичный "птенец гнезда Петрова", с обширным умом, способностью переходить от одного предмета к другому, искренно стремившийся к благу отечества, имевший свое определенное миросозерцание и твердо и неуклонно проводивший его, если и не всегда в жизни, то, во всяком случае, во всех своих научных трудах.

Ср. Н.А. Попов "Т. и его время" (Москва, 1861); П. Пекарский "Новые известия о В. Н. Т." (III т., "Записки Императорской Академии Наук", Санкт-Петербург, 1864); "Об издании сочинений В. Н. Т. и материалы для его биографии" (А.А. Куника, 1883, изд. Императорской Академии Наук); К.Н. Бестужев-Рюмин "Биографии и характеристики" (Санкт-Петербург, 1882); Сенигов "Историко-критические исследования о Новгородской летописи и о Российской истории Татищева" (Москва, 1888; рецензия С.Ф. Платонова, "Библиограф", 1888, № 11); издание "Духовной" Т. (Казань, 1885); Д. Корсаков "Из жизни русских деятелей XVIII века" (ib., 1891); Н. Попов "Ученые и литературные труды Т." (Санкт-Петербург, 1886); П.Н. Милюков "Главные течения русской исторической мысли" (Москва, 1897).

Глава 4. Лев Николаевич Гумилёв

.1 Биография Льва Николаевича Гумилёва

Лев Николаевич Гумилёв (1 октября 1912 - 15 июня 1992) - советский и российский учёный, историк-этнолог, доктор исторических и географических наук, поэт, переводчик с персидского языка. Основоположник пассионарной теории этногенеза.

Родился в Царском Селе 1 октября 1912 года. Сын поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой (см. родословную), . В детстве воспитывался у бабушки в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии.

С 1917 до 1929 года жил в Бежецке. С 1930 года в Ленинграде. В 1930-1934 годах работал в экспедициях в Саянах, на Памире и в Крыму. С 1934 г. начал учиться на историческом факультете Ленинградского университета. В 1935 году был исключён из университета и арестован, но через некоторое время освобождён. В 1937 году был восстановлен в ЛГУ.

В марте 1938 года был снова арестован, будучи студентом ЛГУ, и осуждён на пять лет. Он проходил по одному делу с двумя другими студентами ЛГУ - Николаем Ереховичем и Теодором Шумовским. Срок отбывал в Норильлаге, работая техником-геологом в медно-никелевой шахте, по отбытии срока был оставлен в Норильске без права выезда. Осенью 1944 года добровольно вступил в Советскую Армию, воевал рядовым в 1386-м зенитно-артиллерийском полку (зенап), входившем в 31-ю зенитно-артиллерийскую дивизию (зенад) на Первом Белорусском фронте, закончив войну в Берлине.

В 1945 году был демобилизован, восстановлен в ЛГУ, который окончил в начале 1946 года и поступил в аспирантуру Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, откуда был исключён с мотивировкой «в связи с несоответствием филологической подготовки избранной специальности».

декабря 1948 года защитил в ЛГУ диссертацию кандидата исторических наук, принят научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР.

Мемориальная доска на доме, где жил Л. Н. Гумилёв (Санкт-Петербург, Коломенская ул., 1)

ноября 1949 года был арестован, осуждён Особым совещанием на 10 лет, которые отбывал сначала в лагере особого назначения в Шерубай-Нура около Караганды, затем в лагере у Междуреченска в Кемеровской области, в Саянах. 11 мая 1956 года реабилитирован по причине отсутствия состава преступления.1956 г. работал библиотекарем в Эрмитаже. В 1961 году защитил докторскую диссертацию по истории («Древние тюрки»), а в 1974 году - докторскую диссертацию по географии («Этногенез и биосфера Земли»). 21 мая 1976 года ему было отказано в присуждении второй степени доктора географических наук. До выхода на пенсию в 1986 году работал в Научно-исследовательском институте географии при Ленинградском государственном университете.

Умер 15 июня 1992 года в Санкт-Петербурге. Отпет в церкви Воскресения Христова у Варшавского вокзала. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры.

В августе 2005 года в Казани «в связи с днями Санкт-Петербурга и празднованием тысячелетия города Казань» Льву Гумилёву был поставлен памятник.

По личной инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева в 1996 году в казахской столице Астане именем Гумилёва был назван один из ведущих[источник не указан 57 дней] вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Л. Н. Гумилёва. В 2002 году в стенах университета был создан кабинет-музей Л. Н. Гумилёва.

4.2 Главные труды Л. Н. Гумилёва

* История народа Хунну (1960)

* Открытие Хазарии (1966)

* Древние тюрки (1967)

* Поиски вымышленного царства (1970)

* Хунну в Китае (1974)

* Этногенез и биосфера Земли (1979)

* Древняя Русь и Великая степь (1989)

* Тысячелетие вокруг Каспия (1990)

* От Руси к России (1992)

* Конец и вновь начало (1992)

* Чёрная легенда

* Синхрония. Опыт описания исторического времени

* Часть трудов

* Библиография

* Из истории Евразии

Глава 5. Сергей Михайлович Соловьёв

.1 Биография С.М. Соловьёва

Сергей Михайлович Соловьёв (5 мая 1820 - 4 октября 1879 года <#"justify">5.2 Преподавательская деятельность

Кафедру русской истории <#"justify">5.3 Черты характера

Как характер и нравственная личность, Соловьёв обрисовался вполне определённо уже с самых первых шагов своей научной и служебной деятельности. Аккуратный до педантизма, он не потерял даром, кажется, ни одной минуты; каждый час его дня был предусмотрен. Соловьёв и умер за работой. Избранный в ректоры, он принял должность, «потому что тяжело было её выполнение». Убедившись, что русское общество не имеет истории, удовлетворяющей научным требованиям времени, и почувствовав в себе силы дать таковую, он принялся за неё, видя в ней свой общественный долг. В этом сознании он черпал силы для совершения своего «патриотического подвига».

5.4 «История России»

30 лет неустанно работал Соловьёв над «Историей России», славой его жизни и гордостью русской исторической науки. Первый том её появился в 1851 году <#"justify">§вопрос о делении русской истории на эпохи;

§влияние природных условий территории (в духе воззрений К. Риттера <#"justify">5.5 Другие труды

До известной степени продолжением «Истории России» могут служить две других книги Соловьёва:

§«История падения Польши» (Москва, 1863, 369 стр.);

§«Император Александр Первый. Политика, Дипломатия» (Санкт-Петербург, 1877, 560 стр.).

Последующие издания «Истории России» - компактные в 6 больших томах (7-й - указатель; 2-е изд., СПб., 1897 <#"justify">§«Писатели русской истории XVIII в.» («Архив ист.-юрид. свед. Калачева», 1855, кн. II, пол. 1);

§«Г. Ф. Миллер» («Современник <#"justify">По всеобщей истории:

§«Наблюдения над исторической жизнью народов» («Вестник Европы», 1868-1876) - попытка уловить смысл исторической жизни и наметить общий ход её развития, начиная с древнейших народов Востока (доведено до начала X века <#"justify">Заключение

Итак, к каким выводам мы можем прийти? Методологическую функцию социальной понятия личности было бы неверно ограничивать только сферой современных гуманитарных наук. Как искусство, философская, социальная личность выполняет эту функцию по отношению ко всем искусствам и наукам, в том числе и к естествознанию.

Многие проблемы и на этом месте могут находиться решения только при методологическом обосновании с помощью законов, с древних времен открытых, социальным понятием личности.

В частности, периодизация истории той или другой науки, роль многих общественных условий в появлении и решении многих научных проблем; роль мировоззрения историческом научном творчестве...

И, конечно, моральная ответственность ученого, как классификатора наук и превращение науки в непосредственную производительную силу общества и т.д.

Кроме того, необходимо учитывать, что в современном естествознании уничтожались множество отраслей, которые изучают объекты, относящиеся сразу и к природе и к обществу.

Достижения этих наук, для того, чтобы сделаться эффективными, должны покоиться на знание не только законов природы, но и на знании многих законов социологических потребностей общества и законов соответствующего уровня общественного развития

Список литературы

1."Н.М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников" (Москва, 1866).

.Письма к Н.И Кривцову ("Отчет Императорской публичной библиотеки за 1892 г.", приложение).

.К.Н. Бестужев-Рюмин "Биографии и характеристики" (Санкт-Петербург, 1882).

.Сенигов "Историко-критические исследования о Новгородской летописи и о Российской истории Татищева" (Москва, 1888; рецензия С.Ф. Платонова, "Библиограф", 1888, № 11).

.Н. Попов "Ученые и литературные труды Т." (Санкт-Петербург, 1886).

.«М. Т. Каченовский» («Биогр. словарь профессоров Моск. унив.», ч. II).

7.«Н. М. Карамзин и его литературная деятельность: История государства российского» («Отечественные записки » 1853-1856, тт. 90, 92, 94, 99, 100, 105).

.«А. Л. Шлецер» («Русский вестник» , 1856, № 8).

.«Древняя и Новая Россия» Кояловича П. В. Безобразова («С. М. Соловьев, его жизнь и учёно-литературная деятельность», СПб., 1894, из серии «Биографической библиотеки» Павленкова).

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Василий Никитич Татищев (1686-1750 гᴦ.)

Известный российский историк, географ, экономист и государственный деятель; автор первого капитального труда по русской истории - ʼʼИстории Российскойʼʼ. Татищева по праву называют отцом русской истории. “История Российская” (кн. 1-4, 1768-1784) – главный труд Татищева, над которым он работал с 1719 до конца своей жизни. В этом труде им впервые были собраны и критически осмыслены сведения из многих исторических источников. Русская Правда (в краткой редакции), Судебник 1550, Книга Большого Чертежа и мн. др.
Размещено на реф.рф
источники по истории России были открыты Татищевым. “История Российская” сохранила известия не дошедших до нашего времени источников. По справедливому замечанию С. М. Соловьева, Татищев указал “путь и средство своим соотечественникам заниматься русской историей”. Вторая редакция Истории Российской, являющаяся главным сочинœением Татищева, была издана через 18 лет после его смерти, при Екатеринœе II – в 1768 году. Первая редакция Истории Российской, написанная ʼʼдревним наречиемʼʼ, была впервые издана только в 1964 году.

Михаил Михайлович Щербатов (1733-1790 гᴦ.)

Русский историк, публицист. Почётный член Санкт-Петербургской Академии Наук с 1776 года, член Российской академии (1783). Щербатов был историком и публицистом, экономистом и политиком, философом и моралистом, человеком поистинœе энциклопедических познаний. В ʼʼИстории Российской от древнейших времёнʼʼ (доведена до 1610) подчеркивал роль феодальной аристократии, сводя исторический прогресс к уровню знаний, наук и разума отдельных личностей. В то же время труд Щербатова насыщен большим количеством актовых, летописных и др.
Размещено на реф.рф
источников. Щербатовым были найдены и опубликованы некоторые ценные памятники, в т.ч. ʼʼЦарственная книгаʼʼ, ʼʼЛетопись о многих мятежахʼʼ, ʼʼЖурнал Петра Великогоʼʼ и др.
Размещено на реф.рф
По мнению С. М. Соловьева, недостатки трудов Щербатова были результатом того, что ʼʼон стал изучать русскую историю, когда начал писать еёʼʼ, а писать её он очень торопился. До самой своей смерти Щербатов продолжал интересоваться политическими, философскими и экономическими вопросами, излагая свои взгляды в ряде статей.

Николай Михайлович Карамзин (1766 -1826 гᴦ.)

Интерес к истории возник у Карамзина с середины 1790-х годов. Он написал повесть на историческую тему - ʼʼМарфа-посадница, или Покорение Новгородаʼʼ (опубликовано в 1803). В этом же году указом Александра I он был назначен на должность историографа, и до конца своей жизни занимался написанием ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ, практически прекратив деятельность журналиста и писателя.

ʼʼИсторияʼʼ Карамзина не была первым описанием истории России, до него были труды В.Н. Татищева и М.М. Щербатова. Но именно Карамзин открыл историю России для широкой образованной публики. В своём труде Карамзин выступал больше как писатель, чем историк - описывая исторические факты, он заботился о красоте языка, менее всœего стараясь делать какие-либо выводы из описываемых им событий. Тем не менее высокую научную ценность представляют его комментарии, которые содержат множество выписок из рукописей, большей частью впервые опубликованных Карамзиным. Некоторые из этих рукописей теперь уже не существуют.

Николай Иванович Костомаров (1817-1885 гᴦ.)

Общественный деятель, историк, публицист и поэт, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук, современник, друг и соратник Тараса Шевченко. Автор многотомного издания ʼʼРусская история в жизнеописаниях её деятелœейʼʼ, исследователь социально-политической и экономической истории России, в особенности территории современной Украины, называемой Костомаровым южною Русью и южным краем.

Общее значение Костомарова в развитии русской историографии можно, без всякого преувеличения, назвать громадным. Им была внесена и настойчиво проводилась во всœех его трудах идея народной истории. Сам Костомаров понимал и осуществлял её главным образом в виде изучения духовной жизни народа. Позднейшие исследователи раздвинули содержание этой идеи, но заслуга Костомарова этим не уменьшается. В связи с этой основной мыслью работ Костомарова стояла у него другая – о крайне важно сти изучения племенных особенностей каждой части народа и создания областной истории. В случае если в современной науке установился несколько иной взгляд на народный характер, отрицающий ту неподвижность, какую приписывал ему Костомаров, то именно работы последнего послужили толчком, исходя из которого стало развиваться изучение истории областей.

Сергей Михайлович Соловьёв (1820-1879 гᴦ.)

Русский историк, профессор Московского университета (с 1848 года), ректор Московского университета (1871-1877 гᴦ.), ординарный академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук по отделœению русского языка и словесности (1872), тайный советник.

30 лет неустанно работал Соловьёв над ʼʼИсторией Россииʼʼ, славой его жизни и гордостью русской исторической науки. Первый том её появился в 1851 году, и с тех пор аккуратно из года в год выходило по тому. Последний, 29-й, вышел в 1879 году, уже по смерти автора. ʼʼИстория Россииʼʼ доведена до 1774 года. Будучи эпохой в развитии русской историографии, труд Соловьёва определил известное направление, создал многочисленную школу. ʼʼИстория Россииʼʼ, по верному определœению профессора В.И. Герье, есть национальная история: впервые исторический материал, необходимый для такого труда, был собран и исследован с надлежащей полнотой, с соблюдением строго научных приёмов, применительно к требованиям современного исторического знания: источник всœегда на первом плане, трезвая правда и объективная истина одни руководят пером автора. Монументальный труд Соловьёва впервые схватил существенные черты и форму исторического развития нации.

Василий Осипович Ключевский (1841-1911 гᴦ.)

Видный русский историк, ординарный профессор Московского университета; ординарный академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук (сверх штата по истории и древностям Русским (1900), председатель Императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете, тайный советник.

Ключевский по праву считается непревзойденным лектором. Аудитория Московского университета͵ в которой он читал свой курс, всœегда была переполнена. Им были прочитаны и изданы специальные курсы “Методология русской истории”, “Терминология русской истории”, “История сословий в России”, “Источники русской истории”, цикл лекций по русской историографии.

Важнейшей работой Ключевского стал его "Курс лекций", изданный в начале 1900-х гᴦ. Ему удалось не только составить его на серьезной научной основе, но и достигнуть художественного изображения нашей истории. "Курс" получил всœемирное признание.

Сергей Фёдорович Платонов (1860-1933 гᴦ.)

Русский историк, академик Российской академии наук (1920). Автор курса лекций по русской истории (1917 ᴦ.). По Платонову, стартовой позицией, определившей особенности русской истории на много веков вперёд, является ʼʼвоенный характерʼʼ Московского государства, возникшего в конце XV века. Окружённое почти одновременно с трёх сторон врагами, действовавшими наступательно, великорусское племя вынуждено было принять чисто военную организацию и постоянно воевать на три фронта. Чисто военная организация Московского государства имела своим следствием закрепощение сословий, что на много столетий вперёд предопределило внутреннее развитие страны, в т.ч. и знаменитую ʼʼСмутуʼʼ начала XVII века.

ʼʼРаскрепощениеʼʼ сословий началось с ʼʼраскрепощенияʼʼ дворянства, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ получило своё окончательное оформление в ʼʼЖалованной грамоте дворянствуʼʼ 1785 года. Последним актом ʼʼраскрепощенияʼʼ сословий явилась крестьянская реформа 1861 года. При этом, получив личные и экономические свободы, ʼʼраскрепощённыеʼʼ сословия не дождались свобод политических, что нашло выражение в ʼʼумственном брожении радикального политического характераʼʼ, вылившемся, в конце концов, в террор ʼʼнародовольцевʼʼ и революционные потрясения начала XX века.

Историография - это специальная историческая дисциплина, изучающая историю исторической науки как сложный, многогранный и противоречивый процесс и его закономерности.

Предметом историографии является история исторической науки.

Историография решает следующие задачи:

1) изучение закономерностей смены и утверждения исторических концепций и их анализ. Под исторической концепцией понимается система взглядов одного историка или группы ученых как на весь ход исторического развития в целом, так и на его различные проблемы и стороны;

2) анализ теоретико-методологических принципов различных направлений в исторической науке и выяснение закономерностей их смены и борьбы;

3) исследование процесса накопления фактических знаний о человеческом обществе:

4) изучение объективных условий развития исторической науки.

История исторической науки в нашей стране начинается в период существования Древней Руси. Вплоть до конца XVI в. основным типом исторических сочинений являлись летописи.

Основой для большинства летописных сводов служила «Повесть временных лет» (I четверть XII в.). Наиболее ценными списками являются Лаврентьевский, Ипатьевский и Первая Новгородская летопись. Начиная с XVIII в., авторство «Повести временных лет» приписывается монаху Нестору, но в настоящее время эта точка зрения не является единственной и подвергается сомнению.

В период феодальной раздробленности летописание велось в большинстве крупных княжеств и центров.

С созданием единого государства на рубеже XV - XVI вв. летописание приобретает официальный государственный характер. Историческая литература идет по пути создания произведений грандиозных масштабов и пышных форм (Воскресенская летопись. Никоновская летопись, Лицевой свод Ивана Грозного).

В XVII в. утверждаются исторические повести, хронографы и степенные книги. В 1672 г. была издана первая учебная книга по русской истории «Синопсис» И. Гизеля. Слово «синопсис» означает «общий взгляд». В 1692 г. завершил свой труд «Скифская история» И. Лызлов.

Отцом русской исторической науки считается Василий Никитич Татищев (1686 -1750). Он не был профессиональным историком, происходил из захудалого рода смоленских дворян, но, благодаря своим способностям, сделал государственную карьеру еще при Петре I. Татищев участвовал в Северной войне, выполнял дипломатические поручения, руководил горнозаводской промышленностью Урала (1720 - 1721, 1734 - 1737), был астраханским губернатором. Но значительную часть жизни параллельно с государственной деятельностью Татищев собирал исторические источники, описывал их и систематизиро-вал.С начала 1720-х годов Татищев начал работу над «Историей Российской», которую продолжал до своей кончины в 1750 г. «История Российская с самых древнейших времен» в 5 книгах была издана в 1768 - 1848 гг. В этом сочинении автор дал общую периодизацию истории России, выделил три периода: 1) 862 - 1238; 2) 1238 - 1462; 3) 1462 -1577. Развитие истории Татищев связывал с деятельностью правителей (князей, царей). Он стремился установить причинно-следственную связь событий. При изложении истории он использовал прагматический подход, опирался на источники, прежде всего, летописи. Татищев был не только родоначальником исторической науки в России, но заложил основы источниковедения, исторической географии, русской метрологии и других дисциплин.

В /725 г. открылась основанная Петром I Академия наук. Первоначально в ней работали приглашенные немецкие ученые. Особый вклад в развитие исторической науки в России внесли Г.З. Байер (1694 - 1738), Г.Ф. Миллер (1705 - 1783) и А.Л. Шлецер (1735 -1809). Они стали создателями «норманнской теории» возникновения государственности на Руси.

С резкой критикой этой теории выступил Михаил Васильевич Ломоносов (1711 -1765), первый русский академик, один из создателей Московского университета, ученый-энциклопедист.

М.В. Ломоносов считал, что занятие историей является патриотическим делом, а история народа тесно сливается с историей правителей, причиной могущества народов являются заслуги просвещенных монархов.

В 1749 г. Ломоносов выступил с замечаниями на диссертацию Миллера «Происхождение имени и народа российского». Основным историческим произведением Ломоносова является «Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава первого или до 1054 года», над которой ученый работал с 1751 по 1758гг.

Ученый считал, что всемирно-исторический процесс свидетельствует о прогрессивном движении человечества. Он оценивал исторические события с позиций просвещенного абсолютизма, широко привлекал источники, первым поставил вопрос об уровне развития восточных славян до образования государства.

Во II половине XVIII в. крупнейшими представителями дворянской историографии были М.М. Щербатов и И.Н. Болтин.

Крупным событием в развитии исторической науки в / четверти XIX в. стало издание «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина.

II.М. Карамзин (1766 - 1826) принадлежал к провинциальному симбирскому дворянству, получил домашнее образование, служил в гвардии, но рано вышел в отставку и посвятил себя литературному творчеству. В 1803 г. Александр I назначил Карамзина ис-ториографом, поручив ему написать историю России для широкого читателя. Создавая «Историю государства Российского», Н.М. Карамзин руководствовался желанием художественного воплощения истории, им руководила любовь к отечеству, стремление объективно отразить происходившие события. Для Карамзина движущей силой исторического процесса была власть, государство. Единовластие, по мысли историка, является стержнем на который нанизывается вся общественная жизнь России. Разрушение единовластия приводит к гибели, возрождение - к спасению государства. Монарх должен быть гуманным и просвещенным. Карамзин объективно раскрыл коварство Ю. Долгорукова, жестокость Ивана III и Ивана IV, злодейства Годунова и Шуйского, противоречиво оценил деятельность Петра I.Но, в первую очередь, Карамзин решал политико-назидательную задачу, его сочинение должно было служить утверждению сильной монархической власти и воспитанию народа в уважении к ней.Первые восемь томов «Истории.. » вышли в свет в 1818 г. и стали обязательным чтением в гимназиях и университетах. К 1916г. книга выдержала 41 издание. В советское время его труды практически не издавались как консервативно-монархические. В конце XX в. «История... » Карамзина была возвращена читателям.

Выдающимся историком // пол. XIX в.был Сергей Михайлович Соловьев (1820 -1879), создатель 29-томной «Истории России с древнейших времен», профессор, ректор Московского университета. Начиная с 1851 г. он ежегодно публиковал по тому вплоть до своей кончины. Его труд охватывает историю российскую с древности до конца XVIII в. Соловьев поставил и решил задачу создания обобщающего научного труда по русской истории с учетом современного ему состояния исторической науки. Диалектический подход позволил ученому поднять исследование на новый уровень. Впервые Соловьев комплексно рассмотрел роль природно-географических, демографическо-этнических и внешнеполитических факторов в историческом развитии России, что является его несомненной заслугой. С.М. Соловьев дал четкую периодизацию истории, выделив четыре основных периода:

1. От Рюрика до А. Боголюбского - период господства родовых отношений в политической жизни;

2. От Андрея Боголюбского до начала XVII в. - период борьбы родовых и государственных начал, завершившийся победой последних;

3. С начала XVII в. до середины XVIII в. - период вступления России в систему европейских государств;

4. С середины XVIII в. до реформ 60-х гг. XIX в. - новый период русской истории.

Труд С.М. Соловьева не утратил своего значения и по сей день.

Учеником С.М. Соловьева был Василий Осипович Ключевский (1841 - 1911). Будущий историк родился в семье потомственного священника в Пензенской и готовился продолжить семейную традицию, но интерес к истории заставил его уйти из семинарии, не завершив курса, и поступить в Московский университет (1861 - 1865 гг.). В 1871 г. он с блеском защитил магистерскую диссертацию «Древнерусские жития святых как исторический источник». Докторская диссертация была посвящена Боярской думе. Научную работу он сочетал с преподавательской деятельностью. Его лекции по истории России легли в основу «Курса русской истории» в 5-ти частях.

В. О. Ключевский был ярким представителем национальной психо лого-экономической школы, формировавшейся в России в последней четверти XIX в. Историю он рассматривал как поступательный процесс, а развитие связывал с накоплением опыта, знаний, житейских удобств. Задачу историка Ключевский видел в познании причинных связей явлений.

Историк уделял пристальное внимание особенностям русской истории, формированию крепостного права, классов. Народу как понятию этническому и этическому он отводил роль основной силы в истории образования и развития государства.

Научную задачу историка он видел в уяснении происхождения и развития человеческих обществ, в изучение генезиса и механизма людского общежития.

Ключевский развил мысль С.М. Соловьева о колонизации как важном факторе исторического развития, выделив ее экономические, этнологические и психологические аспекты. Он подошел к изучению истории с позиций взаимосвязи и взаимовлияния трех главных факторов - личности, природы и общества.

Ключевский сочетал исторический и социологический подходы, конкретный анализ с исследованием явления как феномена мировой истории.

В.О. Ключевский оставил глубокий след в истории отечественной науки и культуры. Его учениками были П.Н. Милюков, М.Н. Покровский, М.К. Любавский и др. Он оказал глубокое влияние на современников и потомков.

В октябре 1917 г. к власти пришли большевики. Условия развития исторической науки в стране резко изменились. Единой методологической основой гуманитарных наук стал марксизм, тематика исследований определялась государственной идеологией, приоритетными направлениями стали история классовой борьбы, история рабочего класса, крестьянства, коммунистической партии и т.п.

Первым историком-марксистом считается Михаил Николаевич Покровский (1868 - 1932). Образование он получил в Московском университете. С середины 1890-х годов эволюционировал в сторону экономического материализма. Под экономическим материализмом он понимал объяснение всех исторических перемен влиянием материальных условий, материальных потребностей человека. Классовая борьба воспринималась им как движущее начало истории. По вопросу о роли личности в истории Покровский исходил из того, что индивидуальные особенности исторических деятелей были продиктованы экономикой своего времени.

Центральная работа историка «Русская история с древнейших времен» в 4-х томах (1909) и «История России в XIX веке» (1907 - 1911). Свою задачу он видел в рассмотрении первобытно-общинного и феодального строя, а также капитализма с точки зрения экономического материализма. Уже в этих работах проступала теория «торгового капитала», более четко сформированная в «Русской истории в самом сжатом очерке» (1920) и других работах советского периода. Самодержавие Покровский называл «торговым капиталом в шапке Мономаха». Под влиянием его взглядов сформировалась научная школа, подвергшаяся разгрому в 30-е гг. XX в.

Несмотря на репрессии и жесткий идеологический диктат советская историческая наука продолжала развиваться. Среди советских историков следует отметить академика Б.А. Рыбакова, академика Л.В. Черепнина, академика М.В. Нечкину, академика Б.Д. Грекова, которые внесли существенный вклад в развитие отечественной исторической науки.

После распада СССР (1991 г.) начался новый этап в развитии исторической науки: расширился доступ к архивам, исчезли цензура, идеологический диктат, но значительно уменьшилось государственное финансирование научных исследований. Отечественная историческая наука стала частью мировой науки, расширились связи с учеными всего мира. Но о результатах этих позитивных изменений говорить пока еще рано.

Крупнейшим древнерусским историком и публицистом является Нестор(XI-XIIвв.)Труды:житие Феодосия,чтение о житии и погублении Бориса и Глеба.

Основные идеи:1)выступает с проповедью христианства;2)доказывает независимость Руси от Византии;3)осуждает княжеские распри,показывая себя патриотом.

1113г.-Повесть временных лет.

Михаил Васильевич Ломоносов(1711-165гг.)-крупнейший историк.Труды:древняя Российская история,краткий российский летописец,замечания на диссертацию Миллера и Байера «Происхождение имени и народа российского».Исходил из роли народа в истории просвещения и самодержавия.

Карамзин Николай Михайлович(1766-1826гг.)-сын помещика Сибирской губернии(консерватор).Труды:История гос-ва Российского.До 1611г.довел историю.

Он считал,что исотрия охраняет людей,наставляет людей против антикрепостнических движений.Психологический анализ является основным методом написания его трудов.

Вслед за Н.Татищевым,за М.Щербатовым последовали Н.Г.Устрянов,Иловайский.

Крупнейшим историком Буржуазного направления был С.М.Соловьев(1820-1879гг.)-ректор МГУ,оружейная палата.Труд Соловьева:история России с древнейших времен(29 томов),довел историю до 1775г.

Субъективистским взглядом Карамзина на развитие истории он противопоставил идею исторической закономерности.

Ключевский Василий Иосифович(1841-1911гг.).Родился в семье священника Пензинской губернии.Ученик Соловьева.Труды:курс Русской истории(5 частей).

Другие историки:Наякшин Кузьма Яковлевич,Храмков Ленар Васильевич,Матвеева Галина Ивановна.

28.Россия на рубеже XIX-XX вв. Борьба двух тенденций в российском правительстве.

Россия на рубеже XIX-XX вв. Борьба двух тенденций в российском правительстве. Значение Витте как финансиста, экономиста и государственного деятеля и заключалось в том, что он последовательно осуществлял такую политику. Главное внимание С. Ю. Витте уделял укреплению финансов, развитию промышленности и железнодорожного транспорта. На Особом совещании выявились значительные разногласия не только в дворянстве, но и среди правящей бюрократии, прежде всего между С. Ю. Витте и В. К. Плеве. Взгляды Витте были эклектичны, противоречивы и подвержены конъюнктурным влияниям. До назначения министром финансов он разделял основные положения славянофильской теории об особом пути развития России. Особого совещания о нуждах дворянства, однако его попытка успеха не имела. Спасение дворянства и страны Витте видел в том, чтобы "обуржуазить" дворянство, переориентировать его интересы с земли на промышленность и банковское дело. Однако Витте в своем понимании неизбежности смены традиционного аграрного строя индустриальным был в то время одинок. Его доводы общесоциологического характера не находили понимания и оставляли равнодушными большинство участников совещания, которое жило текущими интересами. Главным оппонентом Витте выступал В. К. Плеве, лидер реакционно-консервативного меньшинства. Витте был ненавистен этой части правящего сословия своей финансово-экономической политикой, препятствовавшей превращению государственного казначейства в кассу помощи этому дворянству. Возражая Витте, Плеве ставил под сомнение его идею о существовании всеобщих непреложных мировых законов общественного развития. Называя их "гадательными", он считал, что рассуждения о них уместны лишь в студенческой среде. Россия, по мнению Плеве, развивалась особым путем и имеет все основания сохранить свою самобытность. Она будет избавлена от "гнета капитала и буржуазии" и будущее в России останется за дворянством. Во имя этого правительству в своей социальной политике необходимо руководствоваться, не экономическими, а политическими соображениями, укреплять пошатнувшееся поместное дворянство, учитывая, что оно является опорой власти и хранителем нравственности на местах. Разногласия, проявившиеся на совещании, обусловили то, что результаты его были весьма скромны и далеко не соответствовали притязаниям консервативно-охранительной части поместного дворянства. Ему не удалось в угоду своих интересов изменить общий курс финансово-экономической политики. По итогам работы совещания были изданы законы: о насаждении дворянского землевладения в Сибири, о заповедных имениях, об учреждении дворянских касс взаимопомощи. Поиск решений крестьянского вопроса имел ограниченные рамки: во-первых, священной и неприкосновенной должна была оставаться помещичья земля, а во-вторых, это решение должно было обойтись для казны минимальными расходами, так как государство руководствовалось обычными для него соображениями - поменьше дать народу, чтобы затем как можно больше с него взять. Тем не менее при обсуждении данной проблемы в правящих верхах выявились значительные разногласия. Так же, как и в дворянском вопросе, эти разногласия находили свое персональное проявление прежде всего в позициях С. Ю. Витте и В. К. Плеве. Витте - один из немногих в правящих сферах, кто в поисках решений крестьянского вопроса исходил не из идеологических соображений, а с позиций экономического прогресса. По мнению Витте, ключом к решению крестьянской проблемы могло быть только уравнение крестьян в правах с другими сословиями. Разногласия в правящих верхах по вопросу о пересмотре крестьянскойполитики были настолько значительными, что в 1902 г. было создано почти одновременно два параллельных центра, занимавшихся этим вопросом: Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности под председательством С. Ю. Витте и Редакционная комиссия по пересмотру законодательства о крестьянах Министерства внутренних дел во главе с товарищем министра внутренних дел А. С. Стишинским. Инициатором же

В академическом журнале «Российская история» (Москва, 2013, № 1, стр. 3-32) под рубрикой «Диалог о книге» опубликована подготовленная нынешним главным редактором этого издания Игорем Анатольевичем Христофоровым стенограмма обсуждения сборника «Научное сообщество историков России: 20 лет перемен. Под редакцией Геннадия Бордюгова» (Москва: АИРО-XXI, 2011. – 520 стр.). Инициатором подобной формы дискуссии был безвременно ушедший главный редактор журнала «Российская история» Сергей Сергеевич Секиринский (12 апреля 1955 Симферополь - 8 ноября 2012 Москва), избранный на этот пост весной 2012 года. Состоялся более-менее академический разговор о судьбах исторической науки в позднесоветском и послесоветском периодах и о методологии постижения прошлого. Я ряд лет вёл Сектор философии и методологии истории в Отделе исторических наук академического Института научной информации по общественным наукам, стараюсь следовать заветам научной объективности-неангажированности Леопольда фон Ранке, знаю многих историков и некоторых из них уважаю, мне нижеразмещаемый текст, сопровождаемый краткими моими комментариями, крайне интересен. Ранее произошло самоосознание философского сообщества России, к которому я духовно тоже принадлежу, хотя не участвую ныне в академической жизни, и вот пришла очередь исторического сообщества! Для начала - Аннотация и Оглавление обсуждаемого сборника :

«В книге прослеживаются основные тенденции изменений в научном сообществе историков за последние два десятилетия и предшествующее им столетие. Авторы анализируют мировоззренческие и культурные ценности, которые доминируют в сообществе историков современной России, новые модели и формы объединения историков, новые вызовы, волнующие сообщество, нравы современных историков. Книга рассчитана на специалистов и аспирантов.

CООБЩЕСТВО ИСТОРИКОВ РОССИИ: ОТ ПРОШЛОГО К БУДУЩЕМУ. ВВЕДЕНИЕ (Геннадий БОРДЮГОВ > ) 7

ИСТОРИКИ В ЭПОХУ ВОЙН, РЕВОЛЮЦИЙ И СОВЕТСКОГО СТРОЯ (Владимир ЕСАКОВ ) 17
Идея науки у А.С. Лаппо-Данилевского 17
Советская власть и научное сообщество 19
Москва – центр академической науки 29
Новый идеологический прессинг 34
Историки в «оттепели» и «новом направлении» 40

«ПРОФЕССИОНАЛЫ ИСТОРИИ» В ЭРУ ПУБЛИЦИСТИЧНОСТИ: 1985–1991 гг. (Ирина ЧЕЧЕЛЬ ) 55
Самоопределение исторической корпорации по отношению к предшествующей традиции 56
Самоопределение исторической науки 1985–1991 гг. по отношению к исторической публицистике 69
Историографическая культура отечественного сообщества историков 1985–2010 гг. 95

II. ТРАНЗИТ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ СООБЩЕСТВА (Геннадий БОРДЮГОВ, Сергей ЩЕРБИНА )
1. Анализ общих демографических параметров 122
2. Возрастные и территориальные характеристики 127
3. Профессиональные интересы 141
4. Смена приоритетов в научных и научно-популярных публикациях 167
5. Портрет российского историка 171

III. НОВЫЕ ФОРМЫ ОБЪЕДИНЕНИЯ УЧЕНЫХ

CООБЩЕСТВА «НАЦИОНАЛЬНЫХ ИСТОРИКОВ» (Дмитрий ЛЮКШИН ) 177
Национальные истории в отечественной историографической традиции 177
Сообщества «национальных историков»: жизнь после суверенного парада 180
Время переосмысления… отменяется 183
«Национальные историки» о периоде «собирания русских земель» на рубеже ХХ–ХХI вв.: поиски места в российской историографии 185

РОССИЙСКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЖУРНАЛЫ: ТРИ МОДЕЛИ ОРГАНИЗАЦИИ ЗНАНИЯ И СООБЩЕСТВА (Наталья ПОТАПОВА ) 191
Журнал как наследие: опыт реконструкции академических журналов 195
Журнал как бизнес: принципы маркетинга на примере «Нового литературного обозрения» 215
Журнал как медиа-проект: стратегические принципы на примере журнала «Родина» 220

ИСТОРИКИ В МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОМ СООБЩЕСТВЕ (Антон СВЕШНИКОВ, Борис СТЕПАНОВ ) 234
«Советское, значит отличное»: междисциплинарность в одной отдельно взятой стране 236
Романтика междисциплинарности: «Одиссей» и «THESIS» 239
«Лихие 90-е»: знание о прошлом между дисциплинами и институциями 242
Академическая периодика между 1990-ми и 2000-ми 247

IV. ПЕРЕД ВЫЗОВАМИ РУБЕЖА ВЕКОВ

КАНУН НОВОЙ ОРТОДОКСИИ. ИСТОРИК И ВЛАСТЬ В ПЕРЕСТРОЕЧНОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ (Василий МОЛОДЯКОВ ) 261
Новая ортодоксия – 1: «социализм» против «сталинизма» 262
Новая ортодоксия – 2: «демократия» против «советчины» 266
Новая ортодоксия – 3: «путинисты» против «придурков» и «либералов» 271

ИСТОРИЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО И ТВОРЦЫ СЕНСАЦИЙ (Никита ДЕДКОВ ) 281
На обломках империи 282
Предыстория 283
Вдали от шума городского 286
Успех 288
А что же историки? 289

МЕЖДУ КОНКУРЕНЦИЕЙ И ПАТЕРНАЛИЗМОМ: «ГРАНТОВЫЙ» ИСТОРИК В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ (Игорь НАРСКИЙ, Юлия ХМЕЛЕВСКАЯ ) 301
«Грантовое пространство» 302
«Правила применения правил»: реалии грантовой политики 306
Эскиз к портрету современного грантополучателя-историка 310
Postscriptum 317

НРАВЫ СОВРЕМЕННЫХ РОССИЙСКИХ ИСТОРИКОВ: ПРЕДПОСЫЛКИ К ПАДЕНИЮ И НАДЕЖДЫ НА ВОЗРОЖДЕНИЕ (Борис СОКОЛОВ ) 321
Социальные корни нравов 322
Написание диссертаций за других лиц: стыдно или не стыдно? 323
Научное единомыслие по-постсоветски и борьба за власть в исторической науке 325
Государственная борьба с «фальсификациями, наносящими ущерб России», и нравы историков 329
Гносеологические корни нынешних нравов российских историков 331
Существует ли сообщество российских историков 334
Необходимость хартии историков 338

V. Российское научно-историческое сообщество в конце XIX – начале ХХI вв.: публикации и исследования 1940-х – 2010-х гг. (Иосиф БЕЛЕНЬКИЙ )
1. Институции. Коммуникации. Традиции 344
2. Научные школы в отечественной исторической науке 371
3. Сборники в честь и памяти отечественных ученых-историков 389
4. Мемуары, дневники и письма отечественных историков 445
5. Биобиблиография ученых-историков 460
6. Биографические и биобиблиографические словари историков 468

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН........................... 479
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ................ 511

«/стр. 3:/ Сергей Секиринский

Представляя новую рубрику, стоит напомнить афоризм В.О. Ключевского, который называл книги «главными биографическими фактами» в жизни учёного. Можно лишь к этому добавить, что появление новых исследований, введение в научный оборот не­известных прежде источников, написание обобщающих трудов не только расставляет вехи в профессиональных судьбах отдельных историков, но и служит важнейшим симптомом жизнедеятельности научного сообщества в целом. К сожалению, до сих пор эти, казалось бы, вполне очевидные соображения не всегда учитывались в нашей редакционной работе. Слишком доминировал сложившийся в академической среде взгляд на журнал как на сборник научных статей, только выходящий с известной периодичностью; как на своего рода промежуточную станцию на пути автора к книге (на худой конец, к диссертации). Книжные новинки, если и фиксировались журналом, что происходило далеко не всегда, то (за отдельными исключениями) лишь в конце номера подчёркнуто мелким шрифтом. Если вдуматься, в этом можно увидеть какой-то странный перекос: статьи, обычно представляющие собой лишь более или менее удач­ные фрагменты будущих монографий, оттесняли сами книги на задний план!

Журнал, претендующий на роль зеркала того, что происходит в науке, должен шире откликаться на главные факты творческой жизни профессионального сообще­ства. Отныне мы будем открывать каждый номер «Российской истории» не статьёй, а диалогом по поводу значимого для науки события - выхода новой книги (исследова­ния, публикации источника, работы общего характера). Обновлённая и, на наш взгляд, достаточно гибкая структура номера позволяет сразу обсуждать даже несколько книг, как в специально созданной для этого рубрике, которая может повторяться в одном выпуске два-три раза, так и, в случае необходимости, в ряде других разделов.

Мы открываем рубрику обсуждением темы, которая по определению не может оставить равнодушным ни одного из постоянных и даже случайных читателей нашего журнала. Сборник дискуссионных статей, изданный Ассоциацией исследователей рос­сийского общества АИРО-XXI, посвящен сообществу российских историков в эпоху ещё не завершённого «перехода от "советского" к "российскому" или "русскому"» (с. 7). По причинам, которые ещё ждут своего исследователя, отечественные историки до сих пор не слишком охотно обсуждали собственные внутрикорпоративные проблемы. Едва ли не единственным «допустимым» в этом контексте жанром были и остаются «методологически»-биографические труды, в которых история науки почти всегда сводится к истории идей и к творчеству их авторов - более или менее известных учёных прошлого. Социальный статус историков, особенности их корпоративного самосознания и зако­номерности его формирования, не говоря уже о более острых вопросах денег, власти и контроля внутри сообщества и со стороны «внешних» по отношению к нему сил, преж­де всего государства, - все эти сюжеты больше обсуждаются на обыденном уровне, в кулуарах конференций и коридорах институтов, чем на страницах научных изданий. Как и авторы обсуждаемой книги, мы считаем, что настало время говорить о них открыто.

/стр.4:/ В дискуссии приняли участие: член-корреспондент РАН П.Ю. Уваров (Институт всеобщей истории РАН; Национальный исследовательский университет Высшая шко­ла экономики), доктора исторических наук В.И. Дурновцев (Российский государствен­ный гуманитарный университет), И.И. Курилла (Волгоградский государственный уни­верситет), А.Б. Соколов (Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского), кандидат исторических наук В.В. Тихонов (Институт российской истории РАН).

Павел Уваров : Историки делятся на работающих с источниками и неработающих с оными
Ни в одной стране мира нет столь большой доли профессиональных историо­графов, т.е. историков, специализирующихся на изучении того, что написали другие. Но в большинстве случаев исследуется то, что когда-то писал некий выдающийся исто­рик или что пишут наши западные коллеги. Анализа же нашей современной историо­графической ситуации остро не хватает (3а редким исключением, см., например: Хут Л.Р. Теоретико-методологические проблемы изучения истории Нового времени в отечественной историографии рубежа XX-XXI вв. М., 2010). В западных странах интроспекция, т.е. отсле­живание состояния своей современной историографии, играет важную роль. У нас же об этом вспоминают чаще всего либо по какому-нибудь скандальному поводу, либо при написании заказных рецензий.

Но одно дело - произносить инвективы и здравицы, а другое - попытаться дать це­лостный анализ ситуации. Здесь мы не избалованы большими работами (См., например, тематический выпуск «Историческая наука в современной России» элек­тронного научно-образовательного журнала «История». Вып. 1 /http://mes.igh.ru/magazine/ content.php?magazine-3 82). Уже поэтому авторский коллектив книги, вышедшей под редакцией ГА. Бордюгова, заслуживает вся­ческого уважения. Уважение предписывает сосредоточиться именно на достоинствах и недостатках данной книги, а не на общих рассуждениях о судьбах профессионального сообщества историков в нашей стране, сколь бы мне ни хотелось подискутировать на эту тему.

Я думаю, что не удивлю авторов, если скажу, что коллективной монографии у них не получилось. Перед нами сборник статей, отчасти связанных общностью проблема­тики, отчасти - общностью ценностных суждений, но при этом разнящихся по жанру. Ничего обидного в этом нет, сборник статей - форма вполне респектабельная, а глав­ное, менее уязвимая для критики. Коллективной монографии можно ставить в упрёк то, что определённые вопросы не затронуты, сборнику же такие претензии предъявлять бессмысленно. В лучшем случае их можно назвать рекомендациями на будущее.

Но раз перед нами сборник, то и я позволю себе на одних материалах остановить­ся больше, на других - меньше, а некоторые вообще по разным причинам опустить. К последним относятся прежде всего библиографические материалы И.Л. Белень­кого по историографическим исследованиям отечественного сообщества историков. Достаточно вспомнить не раз слышанную мною фразу: «Если кто-то и сделает, то Иосиф Львович, а если Иосиф Львович не сделает, то никто не сделает». Собствен­но, не будь в обсуждаемой книге больше ничего, кроме этих библиографических ма­териалов, занимающих свыше дюжины печатных листов, всё равно от неё была бы огромная польза.

Текст В.Д. Есакова я также не стану анализировать - формально он относится к более раннему периоду, посвящен другой стране и другому сообществу, хотя, конечно, играет важную роль, задавая точку отсчёта начавшихся в 1980-х гг. необратимых изме­нений в организации жизни историков в России. Главное, что его исследование имеет еще и ценность свидетельства очевидца и даже участника событий, связанных с дея/5/тельностью «мятежного парткома» Института истории АН СССР в середине 1960-х гг. Не знаю, все ли авторы этот раздел читали, но рассказываемая Есаковым история разде­ления Института убеждает в необходимости изучения не только дискурсивных практик и идеологических стереотипов, но также и институциональной и микроисторической подоплёки событий. Власти надо было избавиться от слишком принципиального парт­кома, и в результате предпочли специализацию комплексному подходу.

Не стал я разбирать и статью Н.И. Дедкова. При всём интересе к феномену «новой хронологии» данное явление лишь косвенно соотносится с профессиональным сооб­ществом. Реакция историков на Фоменко любопытна, и в тексте о ней говорится, но, по-моему, не эта проблема волнует автора в первую очередь.

И, наконец, я исключил из рассмотрения текст В.П. Молодякова. Маркирующие позицию автора хлёсткие фразы, слабо подкреплённые работой с материалом (доста­точно взглянуть на примечания), демонстрируют, что статья относится скорее к журна­листике, чем к историографии. Можно с автором соглашаться или спорить, но сказать, что он что-то не учёл в своём анализе, нельзя, потому что анализа в статье нет. Как о слишком журналистском я не хотел писать и о тексте Б.В. Соколова, но, по некоторым соображениям, от этого намерения отказался.

Теперь можно двинуться по текстам в порядке их следования.

Знакомясь с работой И.Д. Чечель, я вспомнил, как во второй половине 1980-х гг. завидовал грядущим историкам, которые станут изучать эту бурную эпоху. Неудиви­тельно поэтому, что в её текст я пытался вникнуть с большим тщанием, чем в другие разделы. Это потребовало немалого труда ещё и из-за стиля, создающего впечатление, что автор пытается сказать почти обо всём сразу и вдобавок продемонстрировать вла­дение бесчисленными риторическими фигурами и интонациями одновременно. Часто авторская фраза, уснащённая цитатами, выстроена так, что трудно определить, к чему относится данное высказывание: к «означающему» или «означаемому».

Метафоры, лёгкие намёки, термины, до конца понятные лишь посвященным, громоздятся друг на друга, требуя от читателя усилий, сопоставимых с затратами на декодирование тек­стов Мишеля де Серто. Порой дискурс, как хвост собакой, виляет авторской мыслью, выстраивая причудливые конфигурации. Так, В.Б. Кобрин почему-то причислен к ти­пичным «академистам», а Ю.Н. Афанасьев и Л.М. Баткин оказываются в одном лагере «критиков-политиков», непримиримых борцов, отмахивающихся от советской исто­риографической традиции, тогда как в другом стане «критиков-методологов» соседями становятся А.Я. Гуревич и Б.Г. Могильницкий, «предлагавшие ограничиться комплекс­но-оперативной реформой историографии в её методологическом срезе». Для меня сие удивительно, коль скоро я хорошо знаком с этими людьми. Мне, например, невозможно абстрагироваться от того, что Б.Г. Могильницкий - хранитель традиций своего учителя А.И. Данилова («министра-медиевиста»), бывшего для А.Я. Гуревича, пожалуй, самой одиозной фигурой в советской науке, в то время как с Л.М. Баткиным Арон Яковлевич при всех разногласиях был стратегическим единомышленником и другом.

Но ведь я - очевидец, а очевидец и должен относиться к историку примерно так, как память относится к истории. Поэтому я вполне допускаю, что неожиданные повороты историографических сопоставлений могут оказаться ценны именно своей непредска­зуемостью, позволяя увидеть нечто новое. Гораздо более серьёзный вопрос относится к дисциплинарной идентичности данного текста. Если это - культурология, то я боязли­во умолкаю и воздерживаюсь от комментариев, если это - нарратология, то признаю её уместность, лишь удивляясь, что поэтике перестроечного историописания уделено не так много места, как хотелось бы. Но если это историческое исследование, тогда стоит определиться со «священными коровами» историков: источниками, хронологическими рамками, методами исследования. Возможно, автор относится к поколению историков, пустивших этих коров на мясо, но для фигурантов его исследования они оставались священны. Историки оценивали друг друга не только по декларациям о намерениях и по политическим пристрастиям, но и по степени профессионализма, измеряемого по тому, как исследователь работает с источниками. К тому же в перестроечную эпоху /стр. 6:/ шёл массовый вброс новых источников, менявших ландшафт «территории историка» никак не меньше, чем статьи в журнале «Коммунист».

Суждения автора подкрепляются анализом принципиально разных текстов - ин­тервью, статей в газетах, в научно-популярных, публицистических или же во впол­не научных журналах и сборниках, предисловиях и послесловиях к монографиям (Я бы как очевидец добавил сюда и граффити в общественных местах в качестве историче­ски переходного жанра от полемических статей к форумам блогосферы). Можно ли игнорировать «принуждение формы», предписывающей историку то быть застёгнутым на все пуговицы, то щеголять отсутствием галстука или других деталей одежды? Можно, если речь идет о применении контент-анализа. Но об этом принято предупреждать читателя, равно как и о хронологических рамках исследования. Начав знакомиться с текстом, посвященным эпохе перестройки, он затем узнаёт, что речь шла о периоде, доходящем до нашего времени. Всё бы ничего, но это подчас делает уязвимыми выводы автора. Важное место уделено в статье тому, как Ю.А. Поляков нападал на «историков-конъюнктурщиков». Соглашаясь с выводом автора о том, что уважаемый академик относился к «конъюнктурщикам» плохо и что работы Ю.Н. Афа­насьева он скорее клеймил, чем подвергал всестороннему анализу, я всё-таки должен обратить внимание на то, что книга Полякова датирована 1995 г., временем, когда пе­рестройка давно уже канула в Лету. Это сегодня для нас пять лет срок небольшой, а тогда, как и в любой революционный период, история во много раз ускоряла свой бег. Сопоставляемые тексты, таким образом, относятся к разным геологическим эпохам. Может быть, в книге Полякова собраны статьи, написанные ранее, как раз по свежим следам выступлений Афанасьева? Но читателю об этом не известно.

Насколько я понял, под расплывчатым понятием «эволюция образа научности» понимается на самом деле то, как вело себя сообщество историков в условиях пере­стройки, как «критики» и «академисты» реагировали на вызовы, как менялись их пози­ции. Мне в этом тексте интереснее другое. История оказалась в значительной степени предоставленной сама себе, то ли освобождённой, то ли брошенной властями. Если бы автор интересовался институциональной историей, то, думаю, обыграл бы тот факт, что с 1988 г. в структуре РАН наша дисциплина выделилась из секции общественных наук и существовала как самодостаточное отделение, пока не была объединена с фило­логами в 2001 г. В этих условиях для историков важным оказался искус публичностью, который привел не только к трансформации «образа научности», но и к перераспреде­лению социальных ролей (точнее, к попытке этого перераспределения). Очень ценно, но, к сожалению, не развито автором наблюдение о принципиальном смешении жанров перестроечной историографии, интересен небольшой экскурс в поэтику исторических текстов тех лет. Претендуя сама на многое, история очень болезненно реагировала на вторжение «чужаков». Как бы друг к другу ни относились твердокаменные ака­демисты и пламенные критики-реформаторы, здесь они были весьма похожи в своих реакциях. Иногда это была вполне здоровая защита от самозванцев, но порой она вела к досадным потерям. Среди потерь - не только сорванные попытки реального, а не декларативного междисциплинарного диалога, но и упущенный шанс осознания важ­ности и самостоятельности феномена «непрофессиональной истории». Тогда, к концу 1980-х гг., мы были в шаге от того, чтобы не хуже, чем Пьер Нора и его команда, при­ступить к изучению то ли «мест памяти», то ли «массового исторического сознания», то ли «народной истории». Но, по-видимому, неуверенность в собственном статусе мешала историкам признать автономность данного явления. Несовпадение «научной» и «народной» версий истории преподносилось как плоды невежества, как результат злокозненной политики властей, как следствие недостаточной активности учёных в пропаганде научных знаний, но отнюдь не в качестве достойного объекта рефлексии. В этом опять-таки и «академисты», и «критики» были удивительно похожи.

Я бы вообще сконцентрировал внимание не столько на расхождении позиций исто­риков, и без того слишком очевидных, сколько на поисках общих черт между оппонен/7/тами. Возможно, именно так и удалось бы лучше ответить на вопрос о существовании национального сообщества историков или об его отсутствии, и о том, чему больше способствовала эпоха турбулентности - его консолидации или дисперсии. Главное, что И.Д. Чечель обладает для этого достаточным инструментарием.

Композиционно следующее за текстом Чечель исследование Г.А. Бордюгова и С.П. Щербины «Транзит: социологический портрет сообщества» создаёт эффект кон­трастного душа. Суховатый сциентизм - многочисленные таблицы, диаграммы, фор­мула расчёта коэффициентов - сразу демонстрируют серьезность намерений авторов, берущихся за решение великой по своей важности задачи - исчислить сообщество учё­ных в количественных данных и выразить существующие тенденции. Затем, обобщая средние показатели таблиц, они, перейдя к биографическому методу, производят на свет гомункулюса - усреднённого российского историка Виктора Ивановича, 65-летне­го преподавателя одного из московских вузов. Для многих читателей такое завершение высоконаучной статьи стало приятной неожиданностью.

Я же, признаюсь, готовился к чему-то подобному, познакомившись с таким призом в блестящей книге Г.М. Дерлугьяна (Дерлугьян Г.М. Адепт Бурдье на Кавказе. Эскизы к биографии в миросистемной перспек­тиве. М., 2010. Англ. вариант: Derlugian G. Bourdieu"s Secret Admirer in the Caucasus: A World-Systems Biography. Chicago, 2005), которую я настоятельно рекомендую всем, а в особенности авторам этой и других статей сборника.

«Характерным примером оказал­ся псевдогерой, в то время как реальные герои ещё не покинули своего творческого "подполья" и предоставили Виктору Ивановичу представлять их корпоративные чер­ты», - пишут авторы, явно не испытывая особых симпатий к этому уходящему типу историка. Но мне в их приговоре, равно как и во всём портрете, не достает знания того, каким он был историком? Как-то молчаливо предполагается, что плохим. То, что он в 1970-х гг. вступил в партию, занимался историей Отечественной войны, а в 1990-е гг. написал учебное пособие по истории России, руководствуясь цивилизационным под­ходом, это ещё не приговор. Пусть мне скажут сначала, насколько добросовестно Вик­тор Иванович работал с источниками, было ли в его книгах что-то новое, каким он был преподавателем, остались ли у него ученики, и чего они стоят. Вот тогда и посмеёмся.

Интересно, какие критерии позволяют отличить плохого историка от хорошего, а исто­рика от не-историка? Это вопрос не только к данной статье, конечно. Но возвратимся к тому, как авторы пишут о своём гомункулюсе: «Многие будут искренне поражены тем, что этот статистический пример историка оказался портретом типического служите­ля Клио». Поражаться будут те, кто забыл, что написано на первой странице данного текста про принцип Парето, согласно которому 20% участников дают 80% результата. Но тогда в чём эвристическая ценность уважаемого Виктора Ивановича? Он типичен для какой части сообщества?

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: В самом деле, «средняя температура по больнице» - примитивный подход. Необходимо ориентироваться на творческое меньшинство всякого сообщества, в том числе исторического. Иерархия - факт/

И вот здесь начинается непонятное. Корпус, состоящий из 1 722 историков, тща­тельно обрабатывается по разным параметрам, устанавливаются корреляции, кото­рым авторы стараются найти объяснение. Но почему численность профессиональных историков в России определяется в 40 тыс. человек? Может быть, это общепринятые данные, и только я об том не знаю? Если анализируемый корпус историков является выборкой, то что выступает по отношению к ней генеральной совокупностью? Входят ли в неё археологи, востоковеды, музейные работники, наконец, учителя школ? А как быть с теми, кто, получив историческое образование, именуют себя культурологами? Эти вполне легитимные вопросы не обсуждаются в принципе. И, наконец, как форми­ровался анализируемый корпус? Неужели действительно на основе данных А.А. Чернобаева и А.А. Аникеева? Я не против ни первого, ни второго, но строить по их дан­ным выборку - это всё равно, что судить об отечественных публикациях по данным сегодняшнего РИНЦ. Авторы избавляют читателя от знакомства со своей творческой лабораторией, а в итоге натыкаешься на странные утверждения: то Северо-Западный Федеральный округ лидирует в России по числу публикаций, посвященных Западной /стр. 8:/ Европе (это полный бред), то докторов у нас, оказывается, намного больше, чем канди­датов, причём это объясняется тем, что в историческую науку почти прекратился при­ток молодых историков... Столкнувшись с подобными «перлами», авторы пускаются в сложные интерпретации вместо того, чтобы заняться ремонтом выборки.

Неужели нельзя было создать команду, поручить ей набрать данных по сайтам, выстроить стоящую выборку, а затем уже всё это обрабатывать, избегая обидных оши­бок, способных дезавуировать все остальные, даже вполне убедительные выводы? Но, в любом случае, руководителям АИРО-XXI стоит сказать большое спасибо за их жертвенный труд. Ведь отсутствие доступных данных о национальном сообществе ис­ториков - самое красноречивое свидетельство состояния этого сообщества, какие бы ассоциации под каким бы августейшим покровительством ни создавались. Для того чтобы представить себе, сколько профессиональных историков занимается во Франции тем, что мы называем Новой историей, у меня ушло 22 минуты.

Д.И. Люкшин в своей статье под сообществами «национальных историков» по­нимает совсем другое. Видно, что автор пишет о наболевшем, не понаслышке зная о процессах формирования регионально-этнических версий национальной истории. Основная его идея заключена в фиаско конструирования региональных версий для обретения новой национальной истории. Провал, по мнению автора, произошёл в ре­зультате саботажа профессиональных историков, вследствие быстрой смены полити­ческих реалий, а также из-за доморощенности местных ревнителей этноисторической идентичности, не овладевших современными, актуальными для сегодняшней историо­графии исследовательскими подходами. Несмотря на обобщённое название, речь идёт главным образом о Татарстане и отчасти о соседней Башкирии. Остальные республики присутствуют лишь в качестве эпизодических примеров.

У меня есть к автору ряд претензий. Во-первых, удивляет манера принципиально не замечать работ, посвященных той же проблеме. Можно не читать американца Г.М. Дерлугьяна, который по-русски был напечатан сравнительно недавно, или А.И. Миллера, который не пишет о современных российских республиках. Но уж книги В.А. Шнирельмана странно не знать, не говоря о многочисленных публикациях на эту тему в журнале «Родина». Во-вторых, обрисованная автором диспозиция содержит ряд суще­ственных фигур умолчания даже применительно к Казани. Конечно, когда автор писал статью, он мог еще и не знать, с чем сольют Казанский университет и что за этим после­дует. Но он странным образом умалчивает об исторической оргии тысячелетия Казани. Или, может быть, стоит объяснить читателям, кто и почему стоит в этом городе на Санкт-Петербургской улице на пьедестале, предназначенном для памятника Петру I?

И, наконец, на чем основана непоколебимая вера автора в то, что тематика на­ционально-государственного креационизма давно отошла в прошлое? Он считает, что «объяснительный потенциал историографических концептов, уходящих корнями в дискурс этнонациональной истории, был исчерпан ещё в третьей четверти прошлого века», поэтому сегодня «построить исторический нарратив в понимании, предложенном Анкерсмитом, не получится». Но я уверен, что, работай Фрэнк Анкерсмит, например, в Ташкенте, у него означающее быстро сошлось бы с означаемым в версии суверенной национальной истории. Да для этого можно отправить гронингенского профессора даже и не в Узбекистан, а в гораздо более близкую ему Балтию. Не слышать мерной поступи «исторической политики» как в странах СНГ, так и в гораздо более дальнем от нас зарубежье - значит судить о жизни только по книгам классиков постмодернизма.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Разумный скептицизм, однако важнее исповедуемое мною субъектное понимание истории, которое более-менее объективно объясняет суть современного нациогенеза и подводит базис под идеи того же Анкерсмита/

Н.Д. Потапова в своей статье ставит перед собой амбициозную задачу - просле­дить, как реализуются основные формы научной коммуникации в современных исто­рических журналах. Работа эта, безусловно, важная для изучения судеб сообщества историков, поскольку периодика, по словам подзабытого классика, это «не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный ор­ганизатор». Надо отдать должное Потаповой: в отличие от множества отечественных историографов-эпистемологов, она вникает не только в декларации авторов и членов /стр. 9:/ редколлегии, но и в содержание хотя бы части публикаций. Зная Потапову как специа­листа по «лингвистическому повороту», я не был удивлен ни вниманием к формам ав­торского нарратива, ни избранным ею тоном в отношении рассматриваемых сочинений, который одни назовут ироничным, другие - глумливым. Морального права осуждать за это автора у меня нет, ведь я и сам в подобных ситуациях выбираю именно такой отстранённо-ироничный тон (наживая себе врагов на совершенно пустом месте). Но, взяв интонацию, надо выдерживать её до конца. Если же получается так, что над А.Н. Медушевским или покойным М.А. Рахматуллиным (чужими) подсмеиваться можно, а над И.Д. Прохоровой (своей) - нельзя, то ирония из формы мировосприятия превращается в инструмент ценностного суждения и тогда, выходит, правы те, кто на нас обижается.

Модели организации массового исторического знания рассматриваются на приме­ре старых академических журналов («Вопросы истории» и «Отечественная история»), междисциплинарного «Нового литературного обозрения» и глянцевого журнала «Ро­дина». Внешне этот выбор выглядит вполне оправданным. Но дальше вновь возникает чувство недоумения. Во-первых, нормальному анализу подверглась лишь «Отечест­венная (Российская) история», а те полторы странички, которые отведены «Родине», аналитическими никак не назовёшь. Но это даже не главное на фоне того, что автор, как выяснилось, совсем не интересуется институциональной составляющей.

То, что С.С. Секиринский никогда не работал в «Новой и новейшей истории», это не так страшно. В конце концов, может, ещё пойдёт и поработает, если послушается Н.Д. По­тапову. А вот то, что владельцем журнала «Вопросы истории» является вовсе не РАН, а авторский коллектив во главе с А.А. Искендеровым, это уже весьма серьёзное обстоя­тельство (Отделение истории и филологии РАН никак не влияет на кадровую и издательскую поли­тику журнала, но, с другой стороны, оно его и не финансирует), если и не полностью опровергающее выводы автора, то делающее необхо­димой их корректировку.

Непонятно также, почему для противопоставления «Отече­ственной истории» берется именно «НЛО» - журнал, издаваемый филологами и для филологов, который если с чем и надо сравнивать, так это с «Вопросами литературы». Да, стараясь закрепить право на широкую трактовку филологии, журнал иногда пуб­ликует исторические тексты. Но вообще-то для этого у холдинга «НЛО» есть «Непри­косновенный запас», благополучно издаваемый с 1998 г. Надо было как-то объяснить свой выбор. Жаль, кстати, что в качестве альтернативы «Отечественной истории» не рассматривался «Ab Imperio». Помимо содержательной части это издание интересно как раз своим менеджментом и фандрайзингом. А сравнивать в этом отношении с чем-нибудь «НЛО» просто некорректно. Ну, право же, журнал «Историк и Художник» прекратил своё существование в условиях кризиса вовсе не потому, что недостаточно подражал издательской политике И.Д. Прохоровой и не потому, что О.В. Будницкий оказался слишком академичен. Уж если и выставлять какие-то баллы за менеджмент и борьбу за аудиторию, то тогда надо быть честным до конца и описывать все условия функционирования исторического журнала, а не бросаться лапидарными фразами. В противном случае лучше ограничиться анализом дискурсивных практик. Так оно спокойнее будет.

Пример чеканных формул немного из другой области: «Среди авторов московских ака­демических журналов доминируют мужчины», «академическая среда не женское место», «там не звучит голос молодых». В нашем журнале «Средние века» представительницы прекрасного пола составляют более половины авторов, молоды они все, а значительная часть очень молоды. Стоит ли мне теперь снимать гриф РАН с титульного листа? К тому же среди тех, кого Потапова цитирует в своих обширных примечаниях, женщины явно не выглядят гонимым меньшинством. И, наконец, проводились ли такие подсчёты для журналов «НЛО» и «Родина»?

О статье А.В. Свешникова и Б.Е. Степанова говорить, пожалуй, не имею права, поскольку они в кои-то веки упомянули мой родной журнал «Средние века», причем во вполне положительном контексте. Не замечали, не замечали (во всех предыдущих опубликованных изводах их статьи) и вдруг - заметили. Как же теперь я могу их ру­гать? А если их только хвалить, то это будет несправедливо по отношению к авторам /стр. 10:/ других статей. Скажу лишь, что междисциплинарность декларируется всеми, попытки реализовать её предпринимаются многими, но является она при этом скорее недости­жимым идеалом, чем реальностью. Почему, демонстративно раскрывая объятия для представителей братских дисциплин, историки в итоге заключают в них в основном себя, любимых? Нет ли здесь какой-то институциональной причины? Или дело в деон­тологии исторической профессии?