Когда война — все чувствуешь по-настоящему, особенно, когда любишь… Воспоминания о любви на фронте от женщин, которые воевали, из книг Светланы Алексиевич и Артема Драпкина.

Нина Ильинская, старший сержант, медсестра

«…Конечно, там, на фронте, любовь была другая. Каждый знал, что ты можешь любить сейчас, а через минуту может этого человека не быть. Ведь вот, наверное, когда мы в мирных условиях любим, мы ведь не с таких позиций смотрим. У нашей любви не было сегодня, завтра… Уж если мы любили, значит, любили. Во всяком случае, вот неискренности там не могло быть, потому что очень часто наша любовь кончалась фанерной звездой на могиле…»

Софья Кригель, старший сержант, снайпер

«Уезжая на фронт, каждая из нас дала клятву: никаких романов там не будет. Все будет, если мы уцелеем, после войны. А до войны мы не успели даже поцеловаться. Мы строже смотрели на эти вещи, чем нынешние молодые люди. Поцеловаться для нас было - полюбить на всю жизнь. На фронте любовь была как бы запрещенной, если узнавало командование, как правило, одного из влюбленных переводили в другую часть, попросту разлучали. Мы ее берегли-хранили. Мы не сдержали своих детских клятв… Мы любили… Я думаю, что если бы я не влюбилась на войне, то я бы не выжила. Любовь спасала. Меня она спасла…»

Вера Шевалдышева, военный хирург

«На одной из наших недавних фронтовых встреч мне один мужчина признался, что помнит мою молодую улыбку, как помнит сейчас улыбку своего маленького внука. Это самое дорогое в его жизни. А для меня это был обыкновенный раненый, я его даже не помнила. Когда он мне это говорил, я краснела, как девочка. Согласитесь, что люди не часто говорят друг другу такие искренности. Но когда мы вспоминаем о войне, мы искренни как никогда…»

Ефросинья Бреус, капитан, врач
«Мы вместе с мужем ушли на фронт. Вдвоем.
Я многое забыла. Хотя вспоминаю каждый день…
Кончился бой… Не верилось тишине. Он гладил траву руками, трава мягкая… И смотрел на меня. Смотрел… Такими глазами…»Ложись спать». - «Жалко спать».
И такое острое чувство… Такая любовь… Сердце рвется…
…Мы уже шли через Восточную Пруссию, уже все говорили о Победе. Он погиб… Погиб мгновенно… От осколка… Мгновенной смертью. Секундной. Мне передали, что их привезли, я прибежала… Я его обняла, я не дала его забрать. Хоронить….
Утром… Я решила, что увезу его домой. В Беларусь. А это - несколько тысяч километров. Военные дороги… Неразбериха… Все подумали, что от горя я сошла с ума. «Ты должна успокоиться. Тебе надо поспать». Нет! Нет! Я шла от одного генерала к другому, так дошла до командующего фронтом Рокоссовского. Сначала он отказал… Ну, ненормальная какая-то! Сколько уже в братских могилах похоронено, лежит в чужой земле…
Я еще раз добилась к нему на прием:
— Хотите, я встану перед вами на колени?
-Я вас понимаю… Но он уже мертвый…
— У меня нет от него детей. Дом наш сгорел. Даже фотографии пропали. Ничего нет. Если я его привезу на родину, останется хотя бы могила. И мне будет куда возвращаться после войны.
Молчит. Ходит по кабинету. Ходит.
— Вы когда-нибудь любили, товарищ маршал? Я не мужа хороню, я любовь хороню.
Молчит.
— Тогда я тоже хочу здесь умереть. Зачем мне без него жить?
Он долго молчал. Потом подошел и поцеловал мне руку.
Мне дали специальный самолет на одну ночь. Я вошла в самолет… Обняла гроб… И потеряла сознание…»

Анна Мишле, санинструктор
«Мы были живые, и любовь была жива….Раньше это был большой позор – на нас говорили: ППЖ, полевая, подвижная жена. Говорили, что нас всегда бросали. Никто никого не бросал!..
Мой брак полгода был незаконным, но мы прожили с ним 60 лет… Я пришла к нему в блиндаж в феврале 1944 года.
–Как же ты шла? – спрашивает.
–Обыкновенно.
Утром он говорит:
–Давай, я тебя провожу.
–Не надо.
–Нет, я тебя провожу.
Мы вышли, а кругом написано: «Мины, мины, мины». Оказывается, я к нему шла по минному полю. И прошла».

«Влюбился в меня командир роты разведчиков. Записочки через своих солдат пересылал. Я пришла к нему один раз на свидание. «Нет, - говорю. - Я люблю человека, которого уже давно нет в живых». Он вот так близко ко мне придвинулся, прямо в глаза посмотрел, развернулся и пошел. Стреляли, а он шел и даже не пригибался…
Потом, это уже в Украине было, освободили мы большое село. Я думаю: «Дай пройдусь, посмотрю». Погода стояла светлая, хатки белые. И за селом так - могилки, земля свежая… Тех, кто в бою за это село погиб, там похоронили. Сама не знаю, ну как потянуло меня. А там фотография на дощечке и фамилия. На каждой могилке… И вдруг смотрю - знакомое лицо… Командир роты разведчиков, который мне в любви признался. И фамилия его… И мне так не по себе стало. Страх такой силы… Будо он меня видит, будто он живой…
В это время идут к могиле его ребята, из его роты. Они все меня знали, они записочки мне носили. Ни один на меня не посмотрел, как будто меня не было. Я - невидимая. Потом, когда я их встречала, мне кажется… Вот я так думаю… Они хотели, чтобы и я погибла. Им тяжело было видеть, что я… живая… Вот я чувствовала… Будто я перед ними виновата… И перед ним…»

Нина Вишневская, старшина, санинструктор танкового батальона
«Только недавно узнала я подробности гибели Тони Бобковой. Она заслонила от осколка мины любимого человека. Осколки летят - это какие-то доли секунды… Как она успела? Она спасла лейтенанта Петю Бойчевского, она его любила. И он остался жить.
Через тридцать лет Петя Бойчевский приехал из Краснодара и нашел меня на нашей фронтовой встрече, и все это мне рассказал. Мы съездили с ним в Борисов и разыскали ту поляну, где Тоня погибла. Он взял землю с ее могилы… Нес и целовал…».

Нина Афанасьева, старшина женского запасного стрелкового полка

«Начальником штаба был старший лейтенант Борис Шестерёнкин. Он на два года всего-то старше меня.
И вот он стал, как говорится, предъявлять претензии ко мне, без конца ко мне приставать… А я говорю, что я шла на фронт не для того, чтоб замуж выходить или любовь какую-то крутить, я воевать пришла!
Когда у меня командиром был Горовцев, тот ему всё время говорил: «Оставь старшину! Не трогай её!» а при новом командире начштаба распустился совсем, стал без конца ко мне приставать. Я его послала на три буквы. А он мне: «Пять суток». Я развернулась, и говорю: «Слушаюсь, пять суток!» Вот и всё.
Пришла к командиру роты (уже женщины пришли командирами рот): «Пять суток гауптвахты» — «За что? Почему?»
А я только: «Возьмите направление», — а сама сняла ремень, сняла погоны, всё уже. Иду в роту и говорю: «Девчонки, берите винтовки – меня на вести гауптвахту».
Ну, все как с ума сошли: «Как это? С чего?!» У нас была такая Баранова, и я вот ей говорю: «Пошли». А она в слёзы. Я говорю: «Приказ есть приказ. Бери винтовку!»…
Вечером писарь мне несёт подушку и одеяло. Она суёт их вечером мне и говорит: «Шестерёнкин прислал», а я говорю: «Подушку и одеяло отнеси ему назад и скажи, пусть он под жопу себе положит». Я тогда настырная была! »

Тамара Овсянникова, связистка

«У нас служила санинструктором Стукалова Валя. Она мечтала стать певицей. У неё был очень хороший голос и такая фигура… Блондинка, интересная, голубоглазая. Мы с ней немножко подружились. Она участвовала в художественной самодеятельности. Они перед прорывом блокады ездили с выступлениями по частям. На Неве стояли наши эсминцы «Смелый», «Храбрый». Они вели огонь по району Ивановской. Моряки пригласили выступить у них нашу самодеятельность. Валя пела, а ей аккомпанировал старшина или мичман с эсминца Бобров Модест родом из г. Пушкина. Валя ему очень понравилась. В том же красноборском мешке, где была ранена я, ранило в бедро и Валю. Ей ампутировали ногу. Когда об этом узнал Модест, то он отпросился у командира корабля в отпуск в Ленинград. Узнал, в каком госпитале она лежит. Я не представляю где, но он достал цветы, это сегодня можно заказать доставку цветов, а в то время об этом даже не слышали! В общем, с этим букетом роз пришел в госпиталь, вручил Вале эти цветы. Встал на колени и попросил её руки…. У них трое детей. Два сына и дочь».

Любовь Гроздь, санинструктор
«Мой первый поцелуй…
Младший лейтенант Николай Белохвостик… Ой, смотрите, покраснела я вся, а уже бабушка. А тогда были молодые годы. Юные. Я думала… Была уверена… Что… Я никому не признавалась, даже подруге, что в него влюблена. По уши. Моя первая любовь… Может, и единственная? Кто знает… Я думала: никто в роте не догадывается. Мне никто раньше так не нравился! Если нравился, то не очень. А он… Я ходила и о нем постоянно думала, каждую минуту. Что… Это была настоящая любовь. Я почувствовала. Все знаки… Ай, смотрите, покраснела…
Мы его хоронили… Он лежал на плащ-палатке, его только-только убило. Немцы нас обстреливают. Надо хоронить быстро… Прямо сейчас… Нашли старые березы, выбрали ту, которая поодаль от старого дуба стояла. Самая большая. Возле нее… Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место. Тут деревня кончается, тут развилка… Но как запомнить? Как запомнить, если одна береза на наших глазах уже горит… Как? Стали прощаться… Мне говорят: «Ты - первая!» У меня сердце подскочило, я поняла… Что… Всем, оказывается, известно о моей любви. Все знают… Мысль ударила: может, и он знал? Вот… Он лежит… Сейчас его опустят в землю… Зароют. Накроют песком… Но я страшно обрадовалась этой мысли, что, может, он тоже знал. А вдруг и я ему нравилась? Как будто он живой и что-то мне сейчас ответит… Вспомнила, как на Новый год он подарил мне немецкую шоколадку. Я ее месяц не ела, в кармане носила.
Сейчас до меня это не доходит, я всю жизнь вспоминаю… Этот момент… Бомбы летят… Он… Лежит на плащ-палатке… Этот момент… А я радуюсь… Стою и про себя улыбаюсь. Ненормальная. Я радуюсь, что он, может быть, знал о моей любви…
Подошла и его поцеловала. Никогда до этого не целовала мужчину… Это был первый…»

Ольга Омельченко, санинструктор стрелковой роты

«Привезли раненого, полностью забинтованный, у него было ранение в голову, он чуть только видел. Немножко. Но, видно, я ему кого-то напомнила, он ко мне обращается: «Лариса… Лариса… Лорочка…» По всей видимости, девушку, которую он любил. Я знаю, что я этого товарища никогда не встречала, а он зовет меня. Я подошла, никак не пойму, все присматриваюсь. «Ты пришла? Ты пришла?» Я за руки его взяла, нагнулась… «Я знал, что ты придешь…“ Он что-то шепчет, я не могу понять, что он говорит. И сейчас не могу рассказывать, когда вспомню этот случай, слезы пробиваются. „Я, - говорит, - когда уходил на фронт, не успел тебя поцеловать. Поцелуй меня…“ И вот я нагибаюсь над ним и поцеловала его. У него из глаза слеза выскочила и поплыла в бинты, спряталась. И все. Он умер…»

Зинаида Иванова, связистка
«В 1944 году, когда прорвали и сняли блокаду Ленинграда, соединились Ленинградский и Волховский фронт. Мы освободили Великий Новгород, Псковскую область, вышли на Прибалтику. Когда освобождали Ригу, было время затишья перед боем, мы устроили песни-пляски, и к нам пришли летчики с аэродрома. Я с одним потанцевала. Была строгая дисциплина: в 10 часов старшина командовал «отбой», и солдаты строились на проверку. Ребята с девочками попрощались, пошли. Солдат, с которым мы танцевали, спрашивает: «Как звать тебя?» – «Зина». – «Зина, давай обменяемся адресами. Может, кончится война, живы останемся, встретимся?». Я ему дала адрес бабушки…
После войны, работая пионервожатой, прихожу домой, смотрю, бабушка стоит у окна, улыбается. Думаю: «Что такое?» Открываю дверь, стоит летчик Анатолий, с которым мы танцевали. Он закончил войну в Берлине, сохранил адрес и приехал. Когда мы с ним расписались, мне было 19, а ему 23 года. Так я попала в Москву, и мы прожили вместе всю жизнь».

Уже в 7.00 9 мая начинается телемарафон «Наша Победа», а закончится вечер грандиозным праздничным концертом «ПОБЕДА. ОДНА НА ВСЕХ», который начнется в 20.30. В концерте приняли участие Светлана Лобода, Ирина Билык, Наталья Могилевская, Злата Огневич, Виктор Павлик, Ольга Полякова и другие популярные звезды украинской эстрады.

«Ничего не стоит жена, если она не может быть настоящей помощницей своему мужу», - Юрий Герман, «Дорогой мой человек».

В понедельник, 9 мая 2016 года вся Россия отмечает 71-ю годовщину победы в Великой Отечественной войне. Страна чествует своих героев. Во всех городах проходят парады и праздничные мероприятия в честь победителей, которые жизнью и невероятными страданиями заплатили за свободу и мир на нашей планете.

Многие ветераны говорят, что ужас войны убивает в человеке все чувства, оставляя только давящее ожидание нового сражения и горечь от потери близких. Однако, несмотря ни на что, люди испытывали необходимость в простых человеческих чувствах: мимолетной радости от щебечущего вдалеке соловья; пылающей в груди тоски по любимым, с которыми разлучила война. Бывало и так, что отвыкшие от теплых, добрых чувств, эмоционально оголодавшие воины находили на полях сражений свою любовь. МОСЛЕНТА собрала истории настоящей счастливой военной и послевоенной любви.

Юлия Андриановна Гулина, 92 года

Юлия Гулина на праздновании Дня Победы в Парке Горького

из личного архива Юлии Гулиной

Перед самым началом войны я уехала к тетке в Мелекесс (сейчас Димитровград, Ульяновская область) и там заканчивала 10 класс. Мне было 18 неполных лет. Война началась, и поскольку я была очень большая патриотка своей страны, то сразу же со своими подругами побежала в военкомат, чтобы нас забрали на фронт.

Нам сказали: Девочки, а что вы там будете делать? У нас не было никакой профессии, поэтому мы бросились сразу на курсы медсестер. После их окончания в 1942 году меня с моими девочками отправили в Куйбышевскую область, где формировалась десантная дивизия. Нас распределили по частями, и я оказалась в 76-й полковой батарее и стала санитарным инструктором.

Мои родные, конечно, без восторга отнеслись к тому, что я рвалась на фронт. Все говорили: «Ты что, дурочка? А я решила, что без меня победы не будет».

Я такие высокопарные слова не говорила, но отвечала: «Нет, я должна». Затем началась Сталинградская битва, мы были на Среднем Дону и потом дошли до Украины, где в Харькове я попала в окружение и пробыла там около семи месяцев. Потом меня судьба забросила в Днепропетровск. Там оказалась часть, где служил Николай Васильевич Гулин – врач и мой будущий муж. В 35-м гвардейском полку воздушно-десантной дивизии.

В то время, когда мы были на Дону, они сражались в Сталинграде. Дивизию туда выбросили, и немцы разбили их в пух и прах. От всего полка остались какие-то части, их вывели и отправили в Днепропетровск. Там и началась наша совместная война.

Меня направили в его полк, который находился буквально в километре от передовой. Наша задача была – доставлять раненых в санитарный пункт, перебинтовать, накормить, напоить, уложить и сразу же транспортировать.

В полку все девчонки были украинки, ему они не нравились. Видно, среди них я чем-то выделялась.

И вдруг в декабре 1943 года, перед Новым годом, меня вызывает командир полка к себе. Я явилась, как полагается. Командир сказал: «Вот у меня сидит Гулин, и он говорит, что ты ему нравишься». Я отвечаю: «Ну и что, за чем дело стало?» А он: «Ну ты что, не можешь сказать, что он тебе тоже нравится?» Я сказала: «Ну нравится, и что дальше?» Он вызвал начальника штаба и сказал ему писать приказ по полку, что с такого-то числа Ляпиговскую (девичья фамилия Юлии Андриановны) считать Гулиной, что она его жена. Это была официальная бумага, как в ЗАГСе.

Я ей тогда совершенно не придала никакого значения. Конечно, мы до этого с Николаем встречались, он мне действительно нравился, но никаких поползновений в его сторону я не предпринимала. Отметить такую своеобразную «свадьбу» у нас не получилось. На фронте совсем не было возможности как-то собраться, посидеть и уж тем более танцевать, например.

Ну чего-то там налили, отметили немножко и все, на этом дело кончилось. А так, у него свой вещмешок, у меня свой – вот так мы и жили всю войну.

Когда шло наступление, мы как санитары шли сзади, нам находили какое-то место, подходящее для санитарного пункта, и мы должны были развернуть свои палатки, разложить медикаменты. Наш командир – старший врач полка и мой муж – в это время организовывал весь этот процесс.

Он следил за тем, чтобы мы вовремя развернули палатки и были готовы принять раненых. Если мы припоздали, то нам доставалось очень сильно. И никаких поблажек из-за моего замужества за одним из командиров нашего полка мне не делали. На фронте все были в одинаковом положении.

У меня даже вот всего три медали, например, в отличие от моих сослуживцев, других санитарок. Муж вообще очень боялся как-то меня переоценить, чтобы ничего там не подумали, что меня просто так награждают.

Никаких привилегий на войне мое замужество мне не дало. Это была такая особенность его характера. Я ему говорила потом: «Ага, поскромничал. Мне только три медали дал, а им – вон сколько».

А любви на фронте, на самом деле, никакой не было. Какие-то мимолетные встречи и не более того. Для этого не было никаких условий. Просто, встретились двое военнослужащих, хорошо друг к другу относятся и все. Он начальник, а ты подчиненный, ничего такого. Николай мне очень напоминал Баталова из «Дорогой мой человек» (актер Алексей Баталов, сыгравший главного героя фильма Иосифа Хейфица «Дорогой мой человек» – врача Владимира Устименко).

Мы совсем не проявляли своих чувств, потому что и не умели, и вообще не так были воспитаны. Может, характеры такие. Наша любовь была внутри нас, всегда рядом. А собирались мы вместе на свидание и песни пели, когда на марше шли по 45 километров.

У пехоты не было никаких автомобилей, ничего, поэтому приходилось тащить все на себе. Однажды, когда мои сослуживицы узнали, что я считаюсь женой нашего командира, одна из них мне сказала: «Ну вот, жена, на тебе мешок с вещами твоего мужа и распоряжайся ими».

Вместе мы с Николаем бывали только, когда была какая-то передышка. Мы пошли по Украине, освобождали Одессу, затем нас направили на Варшаву. Это было в 1944 году. В Польше в августе 1944 года был приказ по армиям. Женщин, которые были призваны добровольно, и служат в низших званиях, можно было демобилизовать. И я отправилась в Одессу, поступать в медицинский институт. Я стала учиться, а муж воевал.

В самом конце войны меня в Москву из Одессы к себе позвала будущая свекровь, и я тут уже заканчивала институт, а муж был на фронте. Они жили в деревянном доме на 2-й Мещанской улице (сейчас улица Гиляровского). Я жила у свекрови, она меня восприняла очень хорошо. Она относилась ко мне с очень большим уважением, не говорила: Вот там какая-то фронтовая приехала. Я сразу же стала учиться.

Он получил еще несколько ранений, потому что был очень храбрый командир, всегда шел в атаку со своими подчиненными. Никогда не чурался передовой.

Мы часто переписывались и, несмотря на долгую разлуку, он и я, мы оказались верны вот тому самому приказу нашего командира в 1943 году.

Юлия Гулина (крайняя справа) с боевыми подругами, 1942 год

Фото: из личного архива Юлии Гулиной

Когда война закончилась, он был в Германии, вызвал меня туда. В Берлине, в консульстве, было официальное бракосочетание. С этих пор мы и живем вместе. По сути дела, там и началась наша семейная жизнь. В Германии, в Заальфельде был один смешной эпизод, когда я лежала в роддоме, беременная нашим первым сыном.

Николай со своим полком уходил на какие-то учения постоянно. И когда родился сын, он прислал оттуда в этот медсанбат, где я лежала, чемоданчик с вещами для ребенка. Когда я его открыла, он оказался полон бутылками водки. Они предназначались бригаде врачей, которая принимала роды. Выяснилось, что чемоданы просто перепутали.

В Германии мы с сыном оставались недолго, нас попросили уехать в Москву, и я больше туда не возвращалась, а он почти на шесть лет остался там еще служить. Я жила со своей свекровью на Мещанской. Затем наши оккупационные войска начали выводить из Германии, и Николай вернулся в Москву. В этом деревянном домишке мы прожили почти 30 лет.

Их сломали, и нас переселили в свою собственную квартиру. А так, с характером моего мужа, я не знаю, когда мы бы вообще получили свое жилье. Он никогда ничего не просил, не суетился, совсем не такой был человек.

Вот так и создавалась моя семья, она была проверена фронтом, временем. С ним мы прожили долгую счастливую жизнь, родили двоих детей. Так получилось, что он умер раньше, а я вот еще жива.

Владимир Фарафонов, 63 года (рассказывает историю любви своих родителей)

Мстислав и Лидия Фарафоновы

В день начала войны, 22 июня 1941 года, мой папа Фарафонов Мстислав Прокофьевич закончил 10 класс. От военкомата его отправили учиться в Севастопольское военно-морское училище. Отец всегда хотел быть военным моряком, потому что он родился в Башкирии, никогда не видел моря и испытывал к нему романтические чувства. Он попал на ускоренные курсы плавательного состава.

Фронт достаточно быстро продвигался к Севастополю, Крым оставили немцам, поэтому ему пришлось, будучи курсантом, участвовать в обороне города. Он получил ранение обеих ног и обморожение. Его отправили доучиваться в Баку, а школьный аттестат и остальные документы остались в училище в Севастополе. Отец участвовал в охране тыловых частей, которые занимались добычей нефти.

Закончив училище на Каспийском море, он попал служить в северный военно-морской флот в город Ваенга (сейчас Североморск). Он был сначала первым помощником, потом капитаном большого морского охотника, серии «турбинист».

Почему в таком юном возрасте, ему было всего 19 лет, его поставили командовать целым кораблем? Потому что они занимались сопровождением английских караванов, которые доставляли нам по ленд-лизу, и часто гибли.

В этих местах было очень много немецких подводных лодок. Плюс ко всему советские корабли были не самые совершенные. Не было акустики и других всевозможных технических приспособлений. Поэтому набирали команды в основном из заключенных, молодых и тех, у кого не было семей.

Мстислав Фарафонов (второй слева) с товарищами по военно-морскому училищу

из личного архива Владимира Фарафонова

Но, по счастливой случайности, отец остался жив и даже подбил одну немецкую лодку. За это его даже представили к награде, присвоили звезду Героя Советского Союза, выплатили денежное вознаграждение. Однако, поскольку они были фактически дети, по 20 лет, то деньги, конечно пропили.

Затем в порту Ваенги завязалась драка, а потом еще и перестрелка с английскими летчиками. Отца все-таки отправили в штрафбат, а звезду отобрали.

В конце 1944 года он участвовал в высадке десанта в Норвегии. Его ранили пулеметной очередью в спину, а потом отправили в госпиталь, где он пролежал почти до мая 1945 года и был комиссован по ранению.

Когда гибнут миллионы, счастье двоих – такое хрупкое и хрустальное, - становится почти нереальным…

О Великой Отечественной войне написаны сотни тысяч книг, статей, снято множество фильмов. Все это для того, чтобы мы помнили о том, какой она бывает страшной и разрушительной, как легко оборвать человеческую жизнь. О любви, а тем более о сексе на войне говорить не принято. Мол, не подходящая это тема для обсуждения, «стыдная»… Тем не менее, это тоже - часть нашей истории, а свою историю нужно знать.

Вот что вспоминают наши старики….

Я тебя никогда не забуду

Был июль сорок первого. Западная Белоруссия. И мы отступаем по всему фронту.

Мы – это артиллерийский расчет в составе пяти человек. В нашем распоряжении «полуторка» и прицепленная к ней «сорокопятка» (пушка 45 калибра). По дороге тысячи беженцев. Идут, несут, везут… Периодически налетают «мессершмиты», бомбят и поливают из пулеметов дорогу. Беженцы толпами бросаются от дороги в лес.

Наш командир – пожилой, сердобольный человек, встретивший третью войну (он прошел гражданскую, финскую и вот Великая Отечественная), – насажал в нашу машину женщин и детей так, что шевельнуться нельзя. Мне посадили на руки молоденькую девушку, рядом сидит наш наводчик с мальчишкой на руках…

А «полуторку» бросает из стороны в сторону, подкидывает на ухабах… И сидящая у меня на руках девушка елозит по мне так, что мне совсем уже невмоготу... Легонькое ситцевое платьице служило плохим изолятором, а трусы в то время, да еще в деревне, никто не носил. Я с ней заговорил, спросил, как ее зовут, она сказала, что зовут ее Олесей и что ей 17 лет. Я сказал, что зовут меня Иваном и что мне 20... Надо понять мое состояние, и я начал ее уговаривать…

А если, - говорю, - сейчас будет налет, прямое попадание и от нас ничего не останется?! Но она не соглашается ни в какую. Вцепилась в свое платьице, натягивает на коленки и только дрожит вся. И вдруг - мощный взрыв позади машины. В темноте «полуторку» кинуло влево. Вскрикнула женщина. Луч фонарика нашего наводчика скользнул в сторону раненой, ей помогали женщины… И тут Олеся тронула меня за руку и я понял, что она согласна…

Она отпустила свое платьице, я сцепил руки у нее на животе и начал потихоньку действовать.

Добро, что на солдатских кальсонах всего одна верхняя пуговица. И вот у нас все получилось. После первого шока она успокоилась, я понял, что она входит в раж, она даже стала потихоньку мне помогать…И… сильный взрыв по правому борту. Машину бросило влево, и я почувствовал, что Олеся стала с меня соскальзывать, но как-то странно. Не своим голосом я закричал наводчику, чтобы он зажег фонарь. Луч скользнул по лицу девушки.

Черная струйка стекала к подбородку. Осколок угодил прямо в висок. Ее смерть была мгновенной.

Вот такое было время. Никто не знал, где и как смерть встречать придется…

Рассказ фронтовика записал преподаватель физкультуры СШ № 7 г. Пятигорска

Владимир Васильевич ДЕНИСОВ.

Конец фрау Эльзы

Мой земляк, Павел Матюнин вернулся с фронта героем. Когда он в начищенных до блеска хромовых сапогах, в натянутых, как струна, галифе, в гимнастерке, увешанной орденами и медалями и перетянутой портупеей, шествовал по деревенской улице, девушки и молодые вдовушки по пояс высовывались в окна и откровенно любовались красавцем-офицером. Казалось, вся женская половина деревни была по уши влюблена в героя-фронтовика.

Мы, мальчишки, ватагой сопровождали Павла. Каждый из нас норовил потрогать его награды, померить фуражку с блестящей кокардой, пройти бок о бок с героем.

И как же я был счастлив, когда дядя Павел заходил к нам в гости, чтобы побеседовать за стаканом самогона с моим отцом-фронтовиком! Отец в самом начале получил тяжелое ранение, остался инвалидом и всю правду о войне знал только понаслышке. А дядя Павел дошел до Берлина, и ему было о чем рассказать. Я слушал его с замиранием сердца и лишний раз убеждался, что дядя Павел - настоящий герой. Но однажды, крепко подвыпив, мой кумир поведал отцу такую историю.

Шел 1945 год. Уже близка была победа. Стрелковый полк, в котором служил лейтенант Матюнин, форсировав реку Эльбу, с боями занял город Дрезден. Командир взвода с группой автоматчиков решил проверить особняк на окраине города – не укрылись ли там фашисты? На стук вышла хозяйка особняка – молодая немка. Она была настолько красива, что офицер лишился дара речи. Заметив замешательство Павла, девушка певуче молвила: «Их фрау Эльза. Битте ин хауз» – и жестом пригласила гостей в дом.

Придя в себя, Павел дал указание автоматчикам проверить хозяйственные постройки и дожидаться его во дворе, а сам вошел в апартаменты хозяйки. Она тотчас накрыла стол: поставила шнапс, закуску и радушно пригласила русского офицера к столу.

Дальше события развивались с катастрофической быстротой. Захмелевшая хозяйка прильнула к красавцу-офицеру и Павел, за долгие годы войны соскучившийся по женской ласке, не смог устоять. Взяв красавицу Эльзу на руки, он понес ее в спальню, где и показал ей всю свою молодецкую удаль.

Когда все было кончено, и Павлу пришла пора уходить, ненасытная хозяйка не пожелала расставаться с неистовым русским. Взяв инициативу в свои руки, немка неожиданно перешла к оральному сексу. Известно, что у нас в ту пору секс считался чем-то постыдным. Для деревенского парня такое проявление страсти было чем-то неслыханным и диким. Потрясенный Павел достал из кобуры пистолет и выстрелил в красавицу-немку…

Когда рассказ был окончен, отец, не проронив ни слова, как-то неодобрительно взглянул на собеседника и опустил голову. Заметив его реакцию, дядя Павел предложил выпить еще по одной. А я выбежал на улицу, забился в стог сена и заплакал.

Петр Петрович КУЗНЕЦОВ, Брянская область.

Военно-полевой роман

Когда началась война, мне было всего 14 лет, но не смотря на возраст, мы с ровесниками уже работали в колхозе наравне со взрослыми. Денег нам, конечно же, не платили, но кушать давали, а это много тогда значило. Грамотных в деревне было мало, а я закончила шесть классов, поэтому меня и поставили учетчицей в первую полеводческую бригаду. Также моей обязанностью было читать бригаде газеты со сводками Совинформбюро. Почти в каждой газете попадались обращения солдат с просьбой к девушкам писали им письма и знакомиться…

А у нас в бригаде одни женщины, я им читаю, а они плачут. Все они до войны замужние были. Но мужья как ушли на фронт, так сразу и сгинули – кто погиб, кто без вести пропал… Остались дети десятилетние и старики столетние... Ну я и предложила: «Не горюйте, бабы, давайте все вместе напишем на адрес полевой почты, где мой друг служит, авось там женихи найдутся»… А я давно уже переписывалась с братом подруги. Какие мне Петя письма ласковые писал! В любви признавался, обещал, что как фрицев прогоним, сразу замуж меня позовет»…

Написали мы коллективное письмо, мол: «Здравствуйте, товарищи бойцы, с приветом к вам, девчата…», и все под ним подписались. И ответы все получили… Таким образом, у меня появился новый друг, старший лейтенант Александр Иванович Ионин. Переписка у нас с ним завязалась бойкая, и он попросил у меня фотографию. Я и посыла… одну – Ионину, а другую - Пете. Хотела поддержать боевой дух ребят. А получилось наоборот… Прислал мне Петя письмо со словами: «Мы Сашей служим в одной части.

Неужели ты думала, что мы не знакомы? Знаешь, как мне тошно стало, когда он фото «своей девушки» мне показал? Видимо, ты, Ниночка, захотела лишнюю звездочку… Ведь я - лейтенант, а он - старший лейтенант… Что же, считай, что ты ее получила...»

Сколько ни писала я Петру, стараясь все объяснить – не простил он меня. А потом убили его. Так я потеряла дорогого сердцу человека... А с Иониным переписка продолжалась, до самого конца войны. Я чувствовала, что он сильно в меня влюбился. И во мне тоже что-то пробудилось… стала считать его своим женихом.

Тем более, что он меня со своими родственниками заочно познакомил… Мы с его сестрой и племянником (Володей) часто писали друг другу. (Жили они в станице Березанской на Кубани). Наконец, долгожданная весть: он приезжает! Володя зовет в гости. Поехала я… Встретил он меня и говорит… Так, мол и так, Саша женат, и женился еще до войны. Но жена ему не нравится, так что... Как услышала я это – в глазах все поплыло. Поняла я, что это расплата мне за предательство Пети. Отказалась я идти к Саше (хотя увидеть его хотелось больше всего на свете), вернулась домой. О том, что можно женатого любить я и не думала – так воспитана была, что считала это невозможным.

А замуж я в итоге вышла лишь в 32 года… Неженатые мужчины после войны большой редкостью были… Сейчас снова одна, мужа похоронила… И часто вспоминаю своих лейтенантов и размышляю о нашей не состоявшейся любви. Одним утешаюсь… Все четыре года, пока Саша бился на передовой, я его ждала и согревала его душу ласковыми письмами. Когда-то он сказал, что только благодаря этому он и остался невредим – потому, что хотел вернуться к любимой девушке. Не знаю, жив ли он? Сейчас ему должно быть 88 лет…

Нина Савельевна БОРОДАНОВА (в девичестве ЧЕХОНИНА), Краснодар.

Смотрю на тебя с неба

Пыльное военное лето 1943 года. По центральной улице станицы Ильской бредут пленные красноармейцы. Измученные длинным переходом, голодные. Солнце слепит, пот застилает глаза. Жажда становится невыносимой, похожей на боль. Конвоиры-немцы тоже устали: после пяти часов утомительного марша отяжелели ботинки, больно врезаются в плечи лямки автоматов. У какого-то плетня, под тенистым деревом шелковицы - колодец.

- Хальт! - командует ефрейтор.

Красноармейцы валятся в пожухшую траву. Скрипит колодезный ворот, пленные с завистью наблюдают, как обливаются холодной водой немцы. Когда очередь доходит до них, устраивают вокруг ведра с водой потасовку. Напившись, расселись кто где. Немцы не торопятся. Раскупорили банки с тушенкой. В наступившей тишине звякают ложки фрицев да урчат животы военнопленных.

Хмурая тетка, наблюдавшая за происходящим из-за плетня, плюнула с досады и скрылась в хате. Через минуту вынесла буханку хлеба, отщипывая маленькие кусочки, постаралась угостить каждого. Со всех сторон к ней потянулись руки, хлеба не хватило. Тетка смахнула слезу и, сердито бормоча что-то, ушла в хату.

Ты! – сыты, а потому подобревший конвоир кивнул молоденькому лейтенанту. - Встать! Идить! - Ударом ноги открыл калитку и пропустил пленного вперед.

Хозяйке приказал дать парню еще еды, а то «голодные русиш не дойдут». А в доме, после того как через станицу прошли передовые части оккупантов, хоть шаром покати.

Корову угнали, из погреба все подчистую вынесли, - качала головой тетка, а лейтенант не сводил глаз с ее красивой чернобровой дочки. Получив в живот тычок железным дулом, даже не поморщился, а уходя, внимательно посмотрел на номер дома.

Спустя несколько дней наши части освободили пленных и лейтенант навестил обитательниц заветного дома. У Ивана было катастрофически мало времени - только объяснился в любви, а уже пора...

От сердца к сердцу протянулась вереница писем «с секретом» - внутри каждого послания Маша находила засушенный цветок. Девушка ждала победу, а вместе с ней - смешного лейтенанта. Но однажды почтальон вместо письма принес извещение на получение денег.

Целых две тысячи! И от кого такие деньжищи? - радовалась мать.

А у Маши перед глазами всплыла строчка из последнего письма Вани: «Если я вернусь, то буду дарить тебе цветы каждый день, а если меня убьют - тебе пришлют денег, хоть изредка покупай букеты сама. Нет ничего прекраснее в этом мире, чем красивая девушка с цветами. А я буду смотреть на тебя с неба и улыбаться».

Историю о несбывшейся любви своей тети рассказала Валентина Гавриловна Шастина из поселка Ильский Краснодарского края.

Любимый постоялец

Началась эта история в 42-м году, когда 25-летний боец, контуженый и раненный в ногу возвращался из госпиталя домой. Кое-как добрался до Пскова, а там вокзал разбомблен и поезда очень плохо ходят. А до дома еще тысячи километров. Что делать солдату? Свернул он в улочку подле станции, постучался в первый попавшийся домик и попросился переночевать. Хозяйка с дочкой (лет 13 девчонке было), встретили гостя радушно.

А хозяйке дома, ее звали Груней, стукнуло 32 годочка, самый сок... Мужа у нее в 41-м убило. Одной бабе несладко... А солдат ладный: высокий, черноволосый, усатый, с голубыми глазами… И тоже без женщины истосковался... В общем, все у них сладилось в первую же ночь… Предложила Груня Николаю остаться, он и остался.

Раны беспокоили его, но Николай как мог, помогал Груне по хозяйству: дров нарубит, воды принесет, ужин сготовит… Все женщины завидовали Груному счастью: такой мужик видный, и сам в дом пришел! Так и прожили они примерно три года, а потом Николай вдруг заметил, что Грунина дочка превратилась в прекрасную девушку. Николай и не заметил, как влюбился. А Тоня еще девчонкой заглядывалась на него… Вспыхнула между ними любовь тайная. Но сияющие глаза разве спрячешь?

Когда все открылось, Груня горько плакала, проклиная Николая и Тоню… И точно накликала беду в дом: не прошло и недели, как Николай слег в бреду и горячке – боевые ранения дали о себе знать. Врачи сказали, что Николай безнадежен. Тоня ухаживала за ним и тихонько плакала. А Груня ревела в голос… Похоронили они Николая. А Тоня через три месяца девочку от него родила. Принесла ее из роддома и ушла неизвестно куда. Олеся выросла вся в отца, такая же красавица. Вырастила ее Груня… О том, кто ее настоящая мать, Олеся до сих пор не знает.

Ольга Владимировна МЕЛЕНЧУК, Псков.

Цыганочка

Это было, кажется, в 42-м. И жили мы на Алтае, в деревушке подле знаменитого курорта Белокуриха. Все санатории тогда были забиты тяжелоранеными бойцами, а почти в каждом доме квартировали эвакуированные. Все местные мужчины ушли на фронт, а 14-16-летние мальчишки туда сбежали. Только старики да дети остались. Мне тогда 13 лет было. Мама с утра до ночи в колхозе, а я по дому управляюсь...

Огород садила, корову доила, еду готовила, да еще за братишками, сестренками глядела – я самая старшая была. Трудненько всем жилось. Но жизнь есть жизнь, живой человек всегда чего-то хочет… Находили время и на развлечения. Соберутся, бывало девчата с бабами, и ну друг друга подначивать. Особенно выделялась одна эвакуированная. Очень она красивая была, смугленькая, на цыганочку похожая… и бойкая такая… Рассказывает: «За мной Митька ухлестывает, проходу не дает. Говорит: «Не согласишься – убью!». Ха-ха-ха! Девки! Убьёт – похороните меня на Красном Яру, пожалуйста (так кладбище у нас называли), да поближе к краю… чтобы я видела, как вы тут блядуете! Ха-ха-ха!».

А Митька тот еще фрукт. Три жены у него было, и от каждой дети. Почему его на фронт не взяли – не знаю… Он на курорте электриком работал, а Цыганочка - медсестрой. Жили оба в Медвежьем логу (улица так называлась). Дорога туда извилистая, с одной стороны гора крутая, а с другой речка…. Каждое утро к речке, на лошадке, запряженной в тележку с бочкой, приезжал наш водовоз за водичкой. И вот съезжает он к реке и видит, в стороне странное виднеется что-то. Остановил лошадку, подходит, а это трусики на кусте висят! Не успел он удивиться, как видит – а под кустом женщина убитая! А рядом с ней мужик! Он и про воду не вспомнил, скорей в сельсовет…

Опознали, конечно, Цыганочку. Холодная уж была. А Митька живой ещё. Ведь все-таки подкараулил… Сначала, видно, стукнул хорошо, а потом затащил в кусты и изнасиловал А сам отравился после всего, кислоты выпил. Его, конечно, спасать стали. Скорей желудок промывать, лекарства давать… а он кричит: «Не хочу жить без нее, не спасайте!!!». Увезли его в больницу, а мы, детвора, следом. Любопытные… всё в окошко палаты заглядывали. А вечером сказали нам, что умер он.

В последний путь Цыганочку вся деревня провожала. Старухи выли – далеко слышно было. И мужа ее с фронта на похороны отпустили. Мне запомнилось, он очень красивый был, боевой офицер… Любил жену, видно, сильно, на кладбище плакал... А Митьку хоронили позже, и тоже много народу было. За гробом три его жены с детьми шли, и рыдали все. Видно, тоже любили…

Александра Алексеевна ПОПРУГА, ветеран трудового фронта, ветеран труда. г. Советская Гавань, Хабаровский край.

Письма читала Светлана Лазебная

Ларионов А.Э.

Любовь и война… Казалось бы, что может быть противоположнее двух этих понятий, словно отрицающих друг друга. Однако, в действительности, присматриваясь к фактам и эпизодам Великой Отечественной войны, анализируя мемуары и архивные документы, можно увидеть, что любовь, как и песня, постоянно присутствовала в повседневной жизни солдат и офицеров Красной Армии на протяжении всех четырех лет борьбы против нацистской Германии и ее союзников. В чем разгадка такого парадокса?

Давно и неоднократно отмечено, что война до необычайности обостряет человеческие чувства, переживания, эмоции. Кроме того, экстремальность и гибельность, точнее – патологичность войны для общества и личности порождали у участников боевых действий ответное и диаметрально противоположное стремление – хоть на какое-то время отгородиться от страшных реалий войны и смерти, воссоздать, пусть на краткий миг, уголок мирной жизни, противопоставить в собственном сознании и быту жизнь смерти и собственным поведением утвердить предопределенность победы первой над второй. Последний лейтмотив можно вообще рассматривать как константу всей повседневной жизни РККА в годы войны.

Любовь между мужчиной и женщиной есть именно ярчайшее проявление жизни, равно как и неразрывно связанное с нею стремление к продолжению рода. Потому-то, несмотря на ужасы войны и угрозу смерти, находившей каждодневное подтверждение в массовой гибели людей, точнее, вопреки всему этому, любовь в действующей армии была закономерной и неотъемлемой частью фронтовой повседневности на всем протяжении Великой Отечественной войны, с первого до последнего ее дня.

Однако, любовь – очень емкое слово, включающее в себя множество смысловых оттенков. Учитывая же, что за годы войны через действующую армию прошло около 34 млн.чел., в том числе порядка 800 тыс.женщин, и добавляя к этому контакты с гражданским населением, нетрудно прийти к самоочевидному выводу о необычайной многоликости любви в реальных условиях фронтовой повседневности. При этом нельзя забывать и о многообразии ситуаций, в которых возникала и проявлялась любовь.

Любовь как воспоминание и ожидание, как мечта или тоска, как последнее письмо перед смертным боем, из которого не чаяли выйти живым, как завещание другу навестить невесту после войны, как мимолетная, но необычайно сильная вспышка страсти при кратком знакомстве, как военно-полевой роман, имевший разные продолжения после войны… Можно продолжать перечисление до бесконечности и не исчерпать всего многообразия чувства.

Даже не пытаясь этого сделать, можно попробовать определить степень значимости любви в менталитете милитарного социума СССР 1941 – 1945гг. Вопрос не составляет неразрешимой загадки. Достаточно обратиться к такому общедоступному материалу, как стихи и песни военных лет. Если применительно к вермахту стереотипом, запечатленным в кинохронике, является бравый ариец на танке с губной гармошкой, то относительно РККА это боец с гармонью или баяном на привале в окружении внимающих и подпевающих товарищей. Популярность таких песен, как «В лесу прифронтовом», «В землянке», «Темная ночь», «Огонек» («На позицию девушка провожала бойца»), «Катюша», «Горит свечи огарочек» и т.п. была огромной со стороны солдат и офицеров Красной Армии. То же самое можно сказать, например, о стихах Константина Симонова «Жди меня» (позднее также положенных на музыку). Их с удовольствием слушали, переписывали, заучивали наизусть, иногда дополняли. Примечательно, что во всех упомянутых произведениях и многих, им подобных, так или иначе присутствует, а то и доминирует образ любимой девушки или женщины. Война же предстает не более чем внешним фоном, максимум – досадной помехой, которую необходимо устранить, чтобы соединиться с любимой. Даже вероятность смерти в таком контексте представала в ином ракурсе – как исполнение до конца своего долга перед любимым человеком. В этом случае можно констатировать, как понятие любви приближалось к его христианской интерпретации: «Больше сея любви никто же имать, аще кто душу положит за други своя» (Ин. 15:13). Любовь приобретала значение бескорыстной жертвы, переходя в плоскость абсолютных идеалов метафизического характера и архетипического масштаба.

Безусловно, в повседневном фронтовом быту такое редко проговаривалось, излишняя пафосность вообще была чужда фронтовому поколению, что блестяще показала Е.С. Сенявская в своих работах, посвященных войнам России в ХХ столетии. Реальность могла быть и проще и грубее. Однако и об идеалах забывать нельзя.

Повседневную реальность отражают мемуары и архивные документы. Именно к ним мы ниже и обратимся. Однако вначале предпошлем несколько замечаний общего характера. Будучи на фронте, солдаты вспоминали родной дом, жен и детей, дожидающихся их возвращения невест:

Где елки осыпаются, Где елочки стоят,

Который год красавицы гуляют без ребят.

Зачем им зорьки ранние, коль парни на войне,

В Германии, в Германии, в далёкой стороне.

Для других ярчайшей вспышкой врезалась в память случайная встреча с незнакомкой на дорогах войны, которая могла окончиться кратким, но горячим поцелуем, либо мимолётным романом с последующей неизбежной разлукой, часто навсегда. При этом влечение могло оказаться настолько сильным, что толкало людей на внешне безрассудные поступки. Характерный пример из своей фронтовой биографии приводит артиллерист Петр Демидов: «Неожиданно дивизион передислоцировался в село Хотын… Жалко было расставаться с полюбившейся мне Анютой. Сколько в Хотыне мы простоим, никто не знал, но мне вдруг захотелось увидеть свою хозяйку: я наскоро тогда простился с ней, сказав лишь несколько теплых слов. Стал продумывать, как и на чем съездить в Баратин? Машина исключалась. Велосипед!.. Вскоре я уже стучался в окно Анюты… Ночь пролетела как один час…Расставание было трогательным: оба понимали, что вряд ли увидимся когда-нибудь еще раз… » . Только представьте себе: офицер действующей армии, командир дивизиона реактивных минометов («катюш»), готовящегося к передислокации в связи с поставленной боевой задачей, в ночь один едет за несколько километров, предупредив об этом лишь ординарца и заместителя по боевой подготовке! В том случае, если бы он опоздал к общему сбору, ему бы грозил трибунал, но это его не пугало. Без сомнения, таких примеров было огромное количество, хоть и не все они заканчивались также благополучно, как этот.

Московский ополченец Владимир Шимкевич, переживший и смертельную опасность в боях на Московском направлении, и ужасы плена, как об одном из лучших моментов, с необычайной теплотой и нежностью вспоминает о мимолетной любви еще по пути на фронт в одном из подмосковных сел. Девушка обещала его ждать и просила вернуться живым… .

Помимо таких мимолетно-случайных встреч достаточно распространенными были романы с женщинами-военнослужащими. Здесь, однако, наблюдалась такая ситуация, как заведомое неравенство различных категорий военнослужащих – и в силу их служебного статуса (и, соответственно, возможностей ухаживать за женщинами), и по причине многократно меньшего количества женщин в Красной Армии по сравнению с призванными на службу мужчинами. Хотя по обстоятельствам бывали и исключения. Характерный эпизод приводит в своих воспоминаниях бывший командир штрафбата Михаил Сукнев: «Как назло, рядом в лесу встал из резерва на распределение батальон…СВЯЗИСТОК! Да каких: одна краше другой! Одесситы сразу ко мне, комиссара Калачева они избегали. Просят разрешить им пригласить в гости девчат-связисток, только на один вечер…

— Вам, товарищ комбат, приведем самую красивую! – предложил один…

— Одно главное условие: тишина и никаких излишних возлияний, товарищи! В полночь чтобы никого из связисток в расположении батальона не было. Мне же не положено быть при вашем бале-маскараде!

Сто благодарностей в мой адрес. Ночь прошла наполовину весело, но к утру все мирно-тихо. Даже наш «Смерш» этот бал прозевал, а комиссар Калачев, друг мой, промолчал» . В этом случае мы вновь сталкиваемся с прямым нарушением устава, на этот раз коллективным и с фактическим попустительством комбата, который не мог не понимать, что ему грозит в случае разоблачения. Однако и тут мы можем посмотреть на ситуацию с другой стороны: жизнь оказывалась сильнее и войны, и армейских уставов.

Однако гораздо чаще отношения с женщинами, переходящие границы служебных, могли позволить себе офицеры старшего и высшего командного состава в звании от майора и выше. Даже для командиров батальонов фронтовой роман был чаще несбыточной мечтой, нежели реальной возможностью. Такие романы могли носить как скоротечный, так и длительный характер. В последнем случае в солдатском обиходе могло использоваться достаточно уничижительное выражение «походно-полевая жена» или сокращенно «ППЖ», особенно если офицер, «закрутивший любовь» с медсестрой или связисткой из штаба полка или дивизии, уже имел в тылу официальную семью. Также в солдатском грубоватом юморе, если штабную девушку награждали медалью «За боевые заслуги», то ее именовали «За половые заслуги».

Можно утверждать, что в массовом сознании солдат и офицеров действующей армии существовала пусть неписаная, но достаточно четкая градация любовных отношений. Если таковые возникали между неженатыми/незамужними мужчинами и женщинами, то воспринимались они обычно сочувственно, с оттенком доброго юмора, иногда – легкой зависти. В том же случае, когда офицер был уже женат, либо в действиях девушки усматривался корыстный расчет, то оттенок морального осуждения в оценках так или иначе присутствовал, хотя и необязательно высказывался вслух.

Впрочем, нередки в общей массе были случаи, когда девушка испытывала давление со стороны начальства, порой грозившее перейти в моральное, а то и в физическое насилие. Это вызывало резко негативную реакцию у большинства окружающих. Девушка, защищавшая свою честь, напротив, вызывала уважение, некоторые солдаты и офицеры, по мере сил и возможности, пытались защитить её от посягательств и домогательств назойливых ухажеров .

Вот рассказ участницы войны, женщины-снайпера Зинаиды Некрутовой-Котько об одном из эпизодов ее не боевой жизни на фронте: «Мы являемся в землянку, сидят 2 подполковника, стол накрыт по-царски… Сели, поели, пить не стали, встали, сказали спасибо и направились к выходу. Я первая. Тамару за руку. Нам преградили дорогу: «Так не пойдет, надо расплатиться». Какой стыд! Я говорю, что нечем нам расплачиваться, кроме своей чести, и плохо то, что вы свою офицерскую честь теряете, и я сейчас буду так кричать, что все часовые сбегутся. Нам открыли дверь и чуть не вышвырнули. А на следующий день, к нашей радости, нас выгнали в полк. А главное, в полку вернули мою снайперскую винтовку. Это был для меня праздник!» .

Любовь, даже в мирной жизни, часто связана с разлуками и утратами. Что же тогда говорить о войне, где смерть более закономерна, чем жизнь. И чем сильнее были чувства любви, духовного и телесного единения между любимыми, тем острее и горше переживались расставания и гибель любимого человека. Свидетельство такой горестной, но возвышенной и светлой любви мы находим в дневниковых записях военной переводчицы Ленинградского фронта И. М. Дунаевской. Познакомившись и поженившись со своим мужем В. Грацианским еще до войны, она прожила наполненный счастьем год, а вскоре после начала войны молодого кандидата биологических наук Владимира Грацианского, ополченца Ленинградского ополчения, убило на позициях под Ленинградом 16 сентября 1941 г.

3 августа 1942 г . Сегодня, как и всегда, как каждый день – мысли о Володе, тоска по нему. Никак не могу и не смогу примириться. Люди так редко бывают яркими, а Володя был именно ярок, светел, не внешне, а внутренне: отсвет его души в моей не тускнеет.

20 августа 1942 г. Постоянно вспоминаю последнюю ночь с Володей в ОПАБ (Отдельный пулемётно-артиллерийский батальон) под открытым небом. Укрываемся его шинелью. Он шепчет: «Тихонько, Мышка моя! Тише, моя Ласочка!» Дождь, ноги засунуты в сшитый мною большой Володин вещмешок. Кругом крапива. Всё намокло. И всё-таки мы счастливы! Мы вместе!

1 ноября 1942 г. Тошно жить без сердечной привязанности, но размениваться нет ни малейшей охоты. Память о Володе и теперь – самое дорогое.

21 ноября 1942 г . Мысли о Володе. Думая о Володе, я усилием воли и любви как бы возвращаю его к жизни, к жизни во мне, хотя его и нет со мной, моего единственного, любимого. Нет его и не будет… И опять слёзы, которых тогда у меня не было… Как поверить?

5 декабря 1942 г. Мне очень одиноко и тоскливо. Володя! Милый, родной, любимый, радость моя, моё солнышко, моя жизнь…

19 декабря 1942 г. Володя, милый, родной, как поверить, что мы не в разлуке, что тебя нет!» .

Это лишь несколько отрывков из обширного дневника. Комментарии здесь, что называется, излишни, хочется лишь сказать, что под этими строками могли бы подписаться тысячи и миллионы тех, кто потерял в войну любимых. Но есть и еще один момент: эта верность памяти погибшего мужа, как ни парадоксально, вновь доказывает – любовь была сильнее и войны и смерти!

Как уже говорилось, война неизбежно обостряла мировосприятие. Но она же могла приводить и к его резкому изменению, когда человек совершал поступки, которые ему казались бы немыслимыми немного ранее. В плане любовных отношений это могло приводить не только к историям со счастливым концом, но и к настоящим драмам, в которые вольно или невольно оказывались втянутыми многие люди. Особенно такие случаи участились в конце войны, когда радость счастье одних оборачивалось слезами для других. Последнее относится к тем моментам, когда офицеры расторгали довоенные брачные узы ради своей «фронтовой любви». След таких драм сохранился в документах Главного Политического Управления Красной Армии.

Из писем в редакцию газеты «Красная звезда».

«От жены капитана Рыбинюка Николая Тимофеевича – Лидии Фомовны Рыбинюк – с.В.Гольяки, Корнинского р-на, Житомирской обл.

Уважаемый редактор!

Извините за беспокойство, которое собираюсь вам нанести. Но, уважаемый редактор, меня заставило роковое обстоятельство, которое попрошу читателей разделить со мной.

Жизнь свою я соединила с Рыбинюком Николаем в 1934 г. в феврале м-це. Жили благополучно и дружно. Имеем дочь 8 лет. Но настала война и жизнь нашу разъединила. Сколько горя, слёз и нищеты пришлось перенести за это время; но получив от мужа и отца весточку с фронта, всё это как будто забывалось. Росла надежда на будущее, и мы его, будущее, терпеливо ждали.

Так прошло 4 года. Мой муж и отец моей дочери сообщал нам о себе, о тех условиях, в которых, как он писал, находился. Мы, получив от него письмо, переживали, с трепетом следили за обстановкой, в которой он находился (так мы думали), мысленно и душой прося ему благополучия. Нас он также не забывал, писал письма, называя «своими», «дорогим для его жизни». Был даже случай, когда при первой возможности (так он говорил), — в 1943г. осенью приехал нас проведать. В то время я с дочкой находилась в эвакуации в г.Саранске (в/ч 18). Меня он называл своей женой, дочь также своею. После также писал, что в общем жизнь его зависит от нашего благополучия. Жил надеждой на окончание войны опять возвратиться в свою семью. Так писал муж жене и отец к дочери на протяжении 4-х лет.

Долгожданный День Победы над врагом человечества настал… Значит, настанет конец разлуки, да водворится благополучная и счастливая жизнь.

29 мая 1945 г. письмо от мужа. Какое счастье матери, когда она увидела дочку с радостной сияющей улыбкой, несущей письмо от отца, и какое горе, когда печальная тень покрыла лицо ребёнка, который в полученном письме узнал, что отец для него не является отцом, а так, просто знакомым человеком, которого так легко забыть, как прошлогодний снег. Он сообщил, что, между прочим, он женат на очень любимой им женщине, за которую готов отдать свою жизнь, прося забыть о нём, «не поднимая никакого шума, забыть поскорее».

Интересно, что же в самом деле думал о своей семье он, находясь под градом пуль, или, может быть, война для него весёлая экскурсия, во время которой есть время понравиться и влюбиться?

Да, мы ошиблись, мы думали, что он, как и все честные граждане, защищает отечество. И он, на протяжении 4-х лет войны, называл нас своими. Что же заставило его обманывать свою семью? Какую цель он преследовал?

Не думал ли он для несчастного случая или про всякий случай подготовить себе приют? Теперь, когда остался невредим и здоров, ему хочется «жить», забыв о своих близких, ибо теперь он без них обойдётся.

Уважаемый редактор! Прошу не отказать в моей просьбе поместить в вашей газете этот возмутительный факт. Пусть читатели знают, какие есть ещё мужья и отцы детям.

Копии его последних двух писем при сём прилагаю. Уважающая вас Л.Ф.Рыбинюк. В случае сомнения прошу сообщиться с Корнинским военкоматом, Житомирской обл.

Добрый день, Лидочка! Добрый день, родная дочь Таисочка!

Передаю вам обоим свой горячий привет и сообщаю, что пока жив, здоров, желаю тебе много, много счастья, а главное – здоровья.

Лидочка, родная, ты, конечно, меня прости за всё, что я буду тебе писать, а я хочу написать вот о чём.

Конечно, когда мы были вместе, мы любили друг друга; я тебя уважал и ещё сейчас уважаю. Но как это ни жаль, я должен всё же признаться, рано или поздно, а именно: прошло много времени с тех пор, как началась Отечественная война; я тебе абсолютно ничего не писал, но сейчас я решил всё же сказать правду. Будь тебе известно, и прошу не рассатриваться самой и быть спокойной, а именно: я не хочу больше, чтобы ты меня считала своим, так как я больше к тебе не вернусь и лишь по одной причине, а именно, что у меня имеется жена, которую я люблю сильнее всего на свете, за которую я всё отдам, что у меня имеется, а также и она любит меня сильнее, чем ты. Поэтому я прошу больше за меня не волноваться и не беспокоиться, а главное – не мешать мне жить и не поднимать никакого шума. Лидочка, я на тебя не сержусь и не обижаюсь, но ты должна понять одно, что я больше с тобой жить не могу, что мы давно были вместе, полюбили друг друга, пользы в своих молодых летах друг другу принесли мало, и я был вынужден искать себе любимого человека, ибо к этому наталкивала сама жизнь. Далее, ты можешь спросить насчёт дочери, то я должен сказать, что я не отказываюсь и всё то, что будет с меня положено, я буду платить и больше всё. Ты, конечно, можешь меня назвать сукиным сыном. Я с этим согласен, но я должен сказать тебе одно, прошу дать один ответ на это письмо и больше попрошу не писать мне и забыть меня быстрее. За грубости, конечно, меня прости, но это правда.

Желаю тебе счастья и здоровья. Больше писать тебе ничего не намерен и не собираюсь. Оставайся счастлива и здорова. Коля.

Добрый день, Лидочка! Добрый день, родная дочь Таисочка.

Передаю вам, мои родные, самый горячий фронтовой привет и сообщаю вам, что я пока жив, здоров и невредим, желаю вам обоим, дорогие мои, хороших успехов в вашей тяжёлой жизни. Лидочка, меня удивило, почему долго нет от тебя письма. Какова этому причина?

Я, дорогая, нахожусь в Германии. Сегодня первое мая, но поверь, родная, как невесело, как хочется приехать к тебе и провести этот день с тобой вместе, вместе со своей родной дочерью. Но поверь, родная, что этот день скоро наступит, так как конец войны уже виден, и я приеду к вам и расскажу обо всём, что видел, что я пережил за эти годы войны.

Лидочка, пиши, родная, получила ли посылки, аттестат. Если всё это получила, то прошу, сообщай. Теперь напиши, родная, получила ли справку или нет. Передай привет всем родным и знакомым.

Целую обоих крепко, крепко.

Любящий тебя твой Коля». .

Война также высвечивала многие потаенные стороны человеческой души, которые у одних были светлыми, а у других – с изрядной червоточинкой. Это же касается и взаимоотношения с женщинами. Помимо возвышенного и уважительного отношения, либо даже страсти, встречались случаи откровенной распущенности, когда человек попирал элементарные нормы морали, рассчитывая, что «война всё спишет». Об этом также свидетельствуют следующие документы из архивов, ранее не публиковавшиеся:

НАЧАЛЬНИКУ ГЛАВНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА АРМЕЙСКОМУ КОМИИССАРУ 1-го РАНГА тов. МЕХЛИСУ

ДОНЕСЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ ЗАПАДНОГО ФРОНТА

Чрезвычайные происшествия

Комиссар 269обс 18гсд (49 армия) батальонный комиссар Канюк И. Е., рождения 1908 года, уроженец Полтавской области, используя своё служебное положение, принуждал к сожительству женщин. Канюк систематически пьянствовал в кругу женщин и растранжиривал красноармейский паёк. В это грязное дело Канюк втянул командира батальона капитана Худовердова, секретаря партбюро политрука Бобкова, секретаря бюро ВЛКСМ политрука Мокрого и зам.политрука Манцуева.

В ноябре 1941 года в д.Чуприно Канюк в своей квартире поселил женщину, с которой пьянствовал и сожительствовал. Чтобы расположить её к себе, он приказал зам.политрука Манцуеву выдавать её семье красноармейский паёк. В д.Михайловское Канюк жил с учительницей, которой по его приказанию выдавали красноармейский паёк. В период дислокации батальона в посёлке Полотняный Завод Канюк пытался изнасиловать девушку, дочь хозяина квартиры. Будучи в дер. Слободе, Канюк вместе с секретарём партийного бюро Бобковым взяли на складе продукты и водку, поехали в Полотняный Завод и там в кругу неизвестных женщин пьянствовали. В д.Карманово по причине отсутствия удобных квартир Канюк жил в утеплённой машине. Вместе с ним в машине жила местная девушка. Канюк приказал завпродскладом выдавать родным этой девушки продукты без всякого ограничения. В г.Юхнове Канюк пытался принудить к сожительству 17-летнюю девушку. Канюк за морально-бытовое разложение и расхищение продуктов отстранён от занимаемой должности, исключён из партии и предан суду ВТ. Секретарь партбюро политрук Бобков и секретарь бюро ВЛКСМ политрук Мокрый за морально-бытовое разложение сняты с работы и привлечены к партийной ответственности.

Нач.политуправления Запфронта

Бригадный комиссар /Макаров/» .

Среди разнообразных случае бывали и откровенно курьёзные, что видно даже из стиля документов. Вот характерный отрывок:

«Майор Шарыкин занимался ухаживанием за корректором редакции Виноградовой. В результате этого Виноградова в настоящее время находится на втором месяце беременности. Шарыкин и Виноградова в служебное время исчезали из редакции, отчего задерживалась корректура. Когда секретарь редакции Петров вызывал её для объяснения причин ухода, она жаловалась Шарыкину. Шарыкин после этого вызывал Петрова и требовал прекращения придирок к Виноградовой. Помимо этого Шарыкин сеял склоку среди работников редакции, советовал некоторым «уходить из редакции пока не поздно, а то всё равно сживут». В настоящее время майор Шарыкин освобождён от должности начальника отдела армейской жизни газеты и направлен в стрелковую часть, где и находится в данный момент» .

Впрочем, среди архивных документов можно отыскать и те, которые свидетельствуют о подлинно высоких чувствах, являясь в буквальном смысле слова, «голосами великой эпохи», пусть их пафос и стилистика могут показаться нам не всегда понятными. Приведением подобного документа я закончу цитирование в рамках данной статьи:

«ДОРОГОЙ И ЛЮБИМЫЙ ВОЖДЬ МОЙ, ДРУГ, ОТЕЦ,

УЧИТЕЛЬ И МАРШАЛ ТОВ. СТАЛИН!

К тебе – лучшему другу молодёжи, учителю нашему и любимому отцу, обращаюсь я с большой и может быть, несколько странной, необычной просьбой…

4 года шёл я тернистыми дорогами войны: от Волхова до Ленинграда, где около двух лет простояли мы на обороне города Ленина, через Молдавию, Бессарабию, освобождённую нами Румынию, войска которой дерутся сейчас рука об руку с нами, Венгрию и, наконец, Чехословакию…

4 месяца находился я в командировке, в румынском городке Алба-Юлия на большом ответственном посту и в этом городке я встретил девушку… простую румынскую крестьянку, но какую девушку! Она работала кёльнером в ресторане, где мы — офицеры обедали.

Дочь румынских крестьян-бедняков, она работает в ресторане, чтобы поддержать скудное существование матери и сестрёнок, отца у неё нет.

Мы горячо, на-веки полюбили друг друга, но я не знаю, возможно ли наше счастье после войны?

Могу ли я привезти свою любимую девушку, свой трофей за освобождение Румынии, к себе на Родину, в свою счастливую, родную Москву?

Мне 31год, но от всего пережитого за эти 4 года, я стал почти весь седой…

Заслужил ли я своё право на счастье, на мирную, радостную жизнь? Да! Это право обрёл я, изгоняя из Родины моей Сильвии – фашистских гадов!!!

И я прошу, умоляю, мудрый, прекрасный, чуткий ко всему светлому великий друг мой товарищ Сталин разрешить мне – русскому, твоему офицеру – брак с девицей гор. Алба-Юлия Сильвией Компьяну!

Я знаю, ты занят великий, нежно-любимый! Но кто ближе, роднее тебя?

К кому, как не к твоему самому великому и самому чуткому сердцу обратиться мне со своей горячей просьбой?

Без этой девушки – не мила мне жизнь!

Этот брак будет мне лучшей наградой за все заслуги перед Родиной, будет моим дорогим, отвоёванным трофеем! Умоляю тебя о своём счастье!

Лейтенант – Владимир Герман.

P.S. Ответ прошу направить в адрес моей родной сестры Герман Людмилы Николаевны, по адресу: Москва 155, Малая Грузинская, д.№10, кв.8. Сам лично нахожусь в Чехословакии гор. Братислава»

6.06.45г. .

Все процитированные здесь документы приводятся не для того, чтобы кого-то целенаправленно осудить или опорочить, ревизовать историю Великой Отечественной войны, как это порой наблюдается в работах некоторых авторов, либо отвлеченно морализировать и т.п. По моему глубокому убеждению, нам, потомкам и наследникам Победителей, фактически промотавшим дедовское наследие, вообще не дано права судить тех, кто сломал хребет самой страшной военно-политической машине в истории.

Просто, приводя подобные документы и факты, отрывки из нецензурированных воспоминаний, хотелось бы вновь обратить внимание читателей на то, сколь сложной и многоплановой, драматичной в самых разных плоскостях была фронтовая повседневность Великой Отечественной войны, как отразилась она на судьбах и душах тех, кто хоть как-то с нею соприкоснулся.

Очевидно, что фронтовая любовь была особой и одной из интимнейших граней всей военной повседневности 1941 – 1945 гг., наряду с миром внутренних переживаний и эмоций солдат великой войны.

Любовь на войне была многолика, как и вся военная повседневность, она словно искала малейшей возможности, чтобы выплеснуться наружу из измученных войной и смертью человеческих сердец – потому-то солдаты и офицеры решались на безрассудных поступки, которые подчас им очень дорого обходились. Фактически, любовь во фронтовых условиях, где «до смерти четыре шага», олицетворяла собой полярную ей противоположность, как бы упраздняя смерть, доказывая ее бессилие и даже лишенность собственной сущности, отсутствие смерти в структуре бытия. Таким образом, можно сказать, что любовь, будучи объективной константой фронтовой повседневности, в этом своем качестве ориентировала людей на цели более высокие, нежели уничтожение врага в бою, на то, что лежало вне пределов войны и могло единственно служить ее оправданием. Ориентация на эти цели только и могла дать нашим солдатам и офицерам силы переломить ход войны и закончить ее в Берлине, пройдя через горечь разлук и утрат и окончательно утвердив торжество жизни.

Источники и литература

1. Глухов А. Записки полкового почтальона. СПб., 2005.
2. Демидов П. М. На службе у бога войны. В прицеле чёрный крест. М., 2007.
3. Дунаевская И. М. От Ленинграда до Кёнигсберга. Дневник военной переводчицы 1942 – 1945гг. М., 2010.
4. Некрутова-Котько З. К. Мой ослепительный миг./ Мухин Ю. По повестке и по призыву: некадровые солдаты Великой Отечественной. М., 2005.
5. Сукнев М. И. Записки командира штрафбата. М., 2009.
6. Шимкевич В. Н. Судьба московского ополченца. М., 2008.
7. ЦАМО. Ф.32. Оп.11302. Д.87. Докладные записки и политдонесения фронтов о работе фронтовых газет и полевой почты.
8. ЦАМО. Ф.32. Оп.11302. Д.286. Письма и жалобы военнослужащих и переписка по ним.
9. ​ http://ww2.pp.ru (дата обращения 31.01.2012).